А.Л. ЧИЖЕВСКИЙ

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ

Какая пропасть между мной
И морем сине-необъятным,
Когда с зенитом благодатным
Соперничает глубиной.
На нем, как замысел проворный
Трепещет пламя – Солнце дня –
И не поймет оно меня
С моею думой непокорной:
Мы чужды духом – мы враги,
Хотя и кровные с ним братья:
Его прохладные объятья –
Мои последние шаги.
И, если волею чудесной
Оно бушует и, как зверь,
О скалы бьется, – о, поверь, –
Своей стихией бестелесной
Я предаю себя волнам,
И заодно в жестоком споре,
Скрутясь, мы бьемся на просторе:
И любо нам и страшно нам!

1909, Ницца; испр. в 1943, Челябинск

РОЖДЕНИЕ ВЕСНЫ

Покорны Солнцу и весне
И, одолев снегов плотины,
По необъятной ширине
Бегут ручьи, поют стремнины,
Ликуют с небом наравне.

А Солнце ближе все стремится
К земным лазурным берегам
В великолепной колеснице,
В сиянии, свойственном богам,
С зеленой веткою в деснице.

Мильоном дерзких голосов
Крик новорожденной природы
Мудрей премудрости веков,
Когда стихийно плещут воды,
Из смертных вырвавшись оков.

1910, Варшава; испр. в 1942, Челябинск

¤ ¤ ¤

Не проклинай мои желанья!
Не нарушай мои мечты!
Я жить хочу для созерцанья
Плодов небесной красоты!
Хочу поверить в счастье света
В гореньи юношеских дней
И, как незванная комета,
Блеснуть милльонами огней!
Прощайте, дни уединенья
Вдали от жизненных забав,
Где чистый камень вдохновенья
Коснел в руде, себя не знав...
Теперь на путь вступаю новый
И лишь молю не проклинать
Моих стихов венец терновый,
Мечты желанной благодать!

1913, 1915, Калуга

СОНЕТ

Когда наступит миг, – чудесный и святой,
Поймешь ли ты его, рассудишь ли лукаво –
Равно он ослепит чистейшей красотой,
Дыханьем вечности, несокрушимой славой.
Не разлагай умом! Пойми его душой,
Прочувствуй, созерцай в молитве величавой
И хочешь верь, не верь, но ведай: над тобой
Развеян стяг космической державы!
Незрим, как призрак, миг, неведом его час!
К тебе он залетел и навсегда угас,
Оставив некий след таинственных прозрений…
Поэт! им дорожи, и лишь ему молись
И человечеству восторженно явись,
Неся великий дар бессмертных песнопений!..

1913, 1916, Калуга

ПРЕДУТРЕННИЙ ЧАС

Луга в ночной росе, холодны и блестящи.
Стоит недвижимо склоненный злак полей,
И льется на душу таинственный елей,
Миротворящее, неведомое счастье.
Какая даль земли! Какая глубь небес!
Великолепие покоя и молчанья!
Державно высится чуть теплый, сонный лес,
А с неба падают последние мерцанья.
Их бледный луч скользит по сумраку лугов
И как бы ворожит над спящими цветами,
Над тонкой свежестью полночных жемчугов,
Рожденных на лугах, как в первозданном храме.

1914, Калуга; испр. в 1942, Челябинск

¤ ¤ ¤

И в вашей памяти людской –
Такой неверной и мгновенной
Таится творческий покой
С его отрадой сокровенной...
Домчит ли к сердцу ветерок
Единый звук любимой речи,
Иль розы бархатный листок
Напомнит радостные встречи;
В благоуханьи растворен
Заснет ли сад перед балконом,
Сливая к ночи небосклон
В одно с земли померкшим лоном!..
Так, предаваяся мечтам,
В неверном, робком ожиданьи
Мы помянем, что было нам
В любви, надеждах и желаньи?..
Иль ночи темь, иль солнца свет,
Иль ветерочка дуновенье –
Пусть ничего у сердца нет,
Зато из сердца песнопенье!

1915, Калуга

¤ ¤ ¤

Провидя сердцем непогоду
Судьбы изменчивой моей,
Кляну я скудную природу
Бессильных, немощных людей.
Пускай свободен шаг небрежный
И сердца творческий полет:
Дух будет ранен неизбежно
Стрелами жизненных забот.
И он умрет в разувереньи,
И мощь телесная падет,
И чует сердце в наслажденьи
Один губительный оплот.
И пресмыкаясь, и страдая,
Дрожат пугливые сердца,
И робость молится людская,
Чтоб Бог избавил от конца!
Но я – слабейший – не жалею
Ни благ, ни прелестей земных
И лишь одну мечту лелею,
Как бы избавиться от них!
И если каплями мученья
Мне опротивит жизнь моя, –
Отправит миг ожесточенья
Меня в могильные края!

1914-1918; опубл. в 1919, Калуга

ВОСПОМИНАНИЯ

Отрадны мне воспоминанья
Утраченных, забытых дней:
Рождают вновь они желанья,
И чувство гордого страданья
В душе проносится моей.
Откройте, думы дорогие,
Какой порыв мне вас прислал:
Мечты ли счастья молодые?
Высоты духа ли святые?
Я вас давно, давно уж ждал...
И вы теперь опять со мною;
Я счастлив... но одно мгновенье, –
И вновь своею быстротою
Польется жизнь рекой святою,
И вы – лишь только сновиденье!

1915, Калуга

ВЕЛИЧИЕ ЧЕЛОВЕКА

Есть два предела нашим взглядам:
Частица пыли и звезда,
Но так ли то: они ль не рядом
И неразлучны никогда?
И как в глухом круговращеньи,
Где точка точку сторожит, –
Так и в земном перемещеньи
Непостижимый смысл сокрыт.
И в сих кругах необратимых
Горит сознание: оно
Среди колец необозримых
Являет должное звено.
Не избежать ему земного,
Иным доверившись мирам,
Лишь пылью праха рокового
Скользит в кольце, по пустырям.
О, человек, о, как напрасно
Твое величье на земле,
Когда ты – призрак, блик неясный
Из пролетающей пыли,
А между тем, как все велико
В душе пророческой твоей –
И очи сумрачного блика
Горят глубинами огней.
Как ты в незнании несмелом
Постигнул таинство миров
И в ветерочке прошумелом
Читаешь истины богов.
Так где ж предел, поправший цельность
И бесконечности закон?
Смотри: ты Солнцем озарен,
И твой предел – есть беспредельность.

1915, Калуга; испр. в 1942, Челябинск

В ГЕФСИМАНСКОМ САДУ

Настала ночь. Светился лик Луны.
Молчал небесный хор в прозрачной вышине.
Как чуток мир! В глубокой тишине
Поникнули сады истомою полны.
Он робко шел и отстранял листы
Своей дрожащею мозолистой рукою;
Одежд Его касалися кусты
Благоуханных роз, покрытые росою.
Спаситель знал печальный свой венец
И близость всю страданий казни лютой,
Но Человек Он был, и тяжкою минутой
Молился горячо: «Спаси Меня, Отец!»
И Он руки с моленьем в высь простирал,
И в безмолвии их опускал...
Эта ночь... вся ждала и молилась сама,
Вся любовью чудной полна
Сияла меж листьев заветных дерев...

1915, Калуга

¤ ¤ ¤

Ужели суждено и мне
Мелькнуть, как метеор прекрасный
Мелькает в сонной вышине
Стрелой мгновенной и напрасной!
Кто уследит его полет?
Кому он дорог, житель чудный,
Что небесам хвалу поет
Вдали от жизни многотрудной!
Ведь редко кто-нибудь подчас
На небо взоры устремляет,
Но даже и привычный глаз
Его огня не замечает...
Ужели мой земной удел
Подобен будет метеору:
Бог весть, откуда прилетел
И скрылся недоступно взору!..
О, если так, тогда забудь
Мечты свои, умолкни, лира,
Таись, скрывайся где-нибудь,
Вдали от призрачного мира!
А ты прощай, ненужный свет!
Как бесполезное созданье,
Уйдет непризнанный поэт
Без страха и без колебанья...

1915, Калуга

¤ ¤ ¤

В этом мире беспредельном
Блеска, лжи и пустоты
Звезды искрятся бесцельно
С недоступной высоты.
И пройдут веков милльоны –
Также будет человек
Черпать смутные законы
Из грязи, чем славен век.
Посмотрите ж хоть случайно
На ночной небесный свет!
Где ж сокрыты ваши тайны?
Просто – все! Загадок нет!
Так зачем же заблужденья
Злым незнанием питать!
Если чище побужденья
Ничего не познавать!
Как ни быть, друзья, а все же
Мир на трех китах стоит!
Вот – обман, и он дороже:
Больше сердцу говорит!
И хоть сгнило наше племя
От тоски да от труда –
Будет, будет наше время,
Будет наша череда!..
Позабудем мы, что знали,
Книги старые сожжем
И наследные печали
Хлынут в древний водоем;
И понятен сразу станет
Этот звездный, тихий свет...
И пусть гром над миром грянет –
Мир спасем от зол и бед!
И как будто б и не были
Люди мудрыми совсем! –
Все помчимся в звездной пыли
В очарованный эдем!..

1916, Калуга

¤ ¤ ¤

Вокруг, как прежде, жизнь кипит:
В душе, как прежде, одиноко:
То вера тайная молчит,
То веришь в тайны ненароком!
Что в этой скрыто глубине,
Такой печальной и заветной?
Песчинка ль мудрости во мне
Или вопрос мой безответный?

1916, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

В МУРАНОВЕ

                             Ф.И.Тютчеву

Почтительно пройдем по комнатам пустым:
Здесь величайший из земных поэтов,
Отмеченный судьбой – бессмертьем вековым,
Мучительно искал трагических ответов.
Душа его жива. Меж этих старых стен
Она вся потрясенная витает,
И временам иным, средь смуты и измен,
В остолбенении, в отчаяньи внимает.
И узнает свои предчувствия она:
И прорицанья смутно-бредовые,
И двойственную явь пророческого сна:
Все претворилось в ад и в ужасы живые.
И точно пифия, поэт вещает вновь
Грядущее – в предельном исступленьи:
Нисходит в бездну мир – и пламенеет кровь
На человеческом и божеском твореньи.

1916, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

ПОЭТ

Нет, вы не верите в поэта!
Для вас поэт – мечтатель лишь,
Ваш ум ни музыкой сонета,
Ни страстной правдой не смутишь.
Живой души негодованье
В его устах звучит для вас,
Как звук пустой, иносказанье,
Вне жизни, полное прекрас.
Поэт – он прям, и лицемерить
Не может он, не станет он:
Поэту надо больше верить –
И будет мир преображен.
Он без корысти служит миру,
Единый чистоту сберег;
Как символ света держит лиру
Над мраком всех земных дорог.

Конец 1916 – начало 1917

ПОЭТУ

Ты согрешил, но ты прощен.
Покойся в солнечной могиле.
Нам всем дано по малой силе,
Но ты был свыше отягчен
Непостижимым горним светом
И вещим даром волшебства,
И, претворив свой дух в слова,
Ты стал безумцем и поэтом.
И вот теперь на грани той,
Что отделяет мир от мира,
Звучит твоя живая лира,
Чистосердечной красотой.
О, в этом мире все случайно:
Случаен грех, но вечен Бог.
Тебя он примет в свой чертог
С твоею одинокой тайной.

Конец 1916 – начало 1917

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Какою ветхою картиной
Тысячелетья мир лежит,
Лежит и спит непостижимый,
Лежит и спит.
Его ни молнии, ни боги
Не могут пробудить от сна,
И веет в пыльные чертоги
Лишь тишина.
Но человека род бессонный
И духа исполинский труд
Зажгли огни во время оно
То там, то тут.
Вокруг огней толпятся люди,
Безумствуют и говорят;
У них умы, сердца и груди
Всегда болят.
И чем огни сильней пылают
И чем светлей, ясней вокруг,
Тем люди все тесней сжимают
Свой узкий круг.
И видно с высоты, как скоро
Среди прозрачной тишины,
Где был огонь – немного сора:
Все – сожжены.

1917, Калуга

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЬ

Огоньки зовут и манят –
Улетел бы на край света,
Где никто уж не обманет
Легковерного поэта.
Дали смутно голубеют,
Небеса порозовели:
Не меня ль они жалеют
И тоскуют не по мне ли?
Серп Луны проглянул ясный;
Струны к сердцу он протянет;
Край родимый, край прекрасный
В душу явственно заглянет.
Разверну свои я крылья:
Ветерок по небу вьется –
Незаметно, без усилья
Сердце в небо унесется.

1917, Калуга

МГНОВЕНЬЕ

Молниеносно окрыленный
Пространство рассекаю я,
И строй идей, в уме стесненный,
Кипит, как кипятка струя.
И я ловлю его движенья
В смятеньи алчущей груди
И, преисполнен нетерпенья,
Себя бросаю позади.
Порыв души, отбросив тело,
В неизмеримое летит,
Но сумрак крайнего предела
Проникновенье тормозит.
Поэт, лови мгновенье это
И докажи, что в силе ты
Заставить мимолетность света
Себя раскрыть до наготы.

1917, Калуга; испр. в 1950-х, Караганда

¤ ¤ ¤

Устав от суеты всеобщей
Да и от собственных сует
Мы, по привычке, уж не ропщем,
А в ночь идем и гасим свет.
И наступает безразличье,
Бесчувственность, покой и сон.
Мертворожденному в отличье
Огонь в груди моей зажжен.
И прерывается мгновенно
Всеотчуждение во мне,
И я, страдая сокровенно,
Испепеляюсь на огне.

1917, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

СНЫ

Из глубины идут звучанья,
Из глубины и тишины,
И возникают созерцанья,
И сны бегут, как явь, – но сны!
Непостижимый нам дотоле
Метафизический полет
Уносит к небывалой воле
И звездным вихрем обдает.
И мы влетаем в постиженья
И в нестерпимо-яркий свет.
О, нет тому осуществленья,
Чего на самом деле нет!

Конец 1917 – начало 1918

¤ ¤ ¤

Как мне скучна людская суета
С ее ничтожными делами:
Пустая, иллюзорная фата,
Туман, давлеющий над нами.
Мне надоел постылый хоровод –
Галлюцинаций, зла и зелья,
Я жду тебя, конец, тебя, исход,
Я жду пустынного похмелья.
Но если там, за рубежом земным,
Начнется жизнь – и без предела, –
О дух, гори и осадись, как дым,
На исстрадавшееся тело.
Чтоб я тебя собрал и дважды сжег
И пепел в пропастях развеял,
Чтобы тебя мучитель-бог
В угоду мукам не посеял!

1917, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕ

Иллюминарными огнями
Всеобольщающей игры
Исходит Солнце над мирами
До предназначенной поры.
В пурге горит огонь мороза,
И реет саван парчевой,
А на парче – мерцает роза
Золототканною игрой.
И возникают два предела:
Ветхозаветный рай любви,
Как розы девственное тело –
Стихии светлые твои;
И тьмы, и пустоты смешенье,
Оледенелый мертвый свет –
Умов наивных обольщенье:
Ни правды в них, ни смысла нет!

1917, Калуга; испр. в 1952, Караганда

ЧЕЛОВЕКУ

Подобно Прометею
Огонь – иной огонь –
Похитил я у неба!
Иной огонь – страшнее всех огней
И всех пожаров мира:
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,
Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека.
Сквозь легкие, через дыханье
Провел его я в кровь,
А кровь огонь небес
По органам и тканям
Разнесла, и человек
Преображенный ожил!
Один лишь раз в тысячелетье,
А то и реже
Равновеликое благодеянье
У природы
Дано нам вырвать.
Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа,
Рази свои болезни,
Продли свое существованье, Человек!

1917, Калуга; испр. в 1945, Кучино

¤ ¤ ¤

Все вернулось…
Прежние свиданья,
И широкий необъятный вид
На луга, на даль без окончанья,
Что размахом крылья шевелит.
Лишь потухли взоры и надежды,
Лишь душа устала отвечать,
Лишь устали пламенные вежды
Жизнь, как прежде, вызовом встречать...
И глядишь ты грустно в отдаленье,
На луга, на даль, на синий лес,
И не веришь в силу и стремленье
И не веришь в проповедь небес.
Безнадежно опустились тучи,
Безнадежно-молчалива даль
Голос веры крепкой и певучей
Превратился в горечь и печаль.
И не в силе я тебя уверить,
Потому что уж не верю сам,
Что лишь только надо ждать и верить
Безучастно-тусклым небесам.

1918, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

ЧИСЛА

О, математики, философы, поэты –
Премудрости великие цари,
Лавровые венки судьбой на вас одеты
В час человеческой зари!
Вы славились века, пройдут веков мильоны
И ваша слава не умрет –
Колоссы Мемнона, колонны Парфенона –
Земного гения оплот!
Да славятся бессмертные творенья –
Божественной гармонии сыны:
Былая жизнь попрала тайны тленья,
Влила в кипенье жизни – сны.
И вот смотри: живет природа,
Взвесь на весах познанья день,
Вселенную – пространство без исхода,
Где – эхо, отблеск, контур, тень!
Вот – мудрецы, поэты, геометры –
Мужей великих ряд.
Внимаю их священным метрам
И формам их палат.
Вокруг трепещет пульс вселенной –
Ток целочисленных причин, –
И книги нерукотворенной
Богослуженья древний чин.
И познаю я то, что было непонятной
Трансцендентальностью идей
И что теперь мне стало странно-внятным –
Наследье древнее людей.
И вызываю я на пир моих видений
Математических богов,
И стройные ряды державных уравнений
Я передать земле готов.
И то, что ранее загадкой волновало
Мой ненасытный дух,
Из вещих чисел Солнцем встало
И озарило вкруг.
Бессмертие! Гляжу в твои истоки –
В ряды преображенных числ:
Объемлют мир единые потоки,
Единый сокровенный смысл.
Все прошлое и будущее слито
В непрерывающийся ряд,
И мысли нескончаемость открыта,
Где числа торжествуют и творят.

1918, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

¤ ¤ ¤

Как страшно жить!
Повсюду тень
Невозвратимого былого.
Здесь горы – и земли ступень
Ведет к познанью рокового.
Там – у подножия – блестит
Лазурно-золотое море,
И чайка белая парит
В звенящем, солнечном просторе.
Молчит Земля. Века идут
Своей чредой неумолимой,
И только рабство, пот и труд
Чертят узор богохранимый.
Но мир погибнет в некий миг:
Во хлябях скрылась Атлантида,
И все, что человек постиг
Изымет с корнем Немезида.
Природа тайн не выдает –
Она сама живится тайной,
Но гений, шествуя вперед,
Ворует смысл необычайный.
Так ждите же: придет конец,
Вода и суша ополчится
И твой, о, Человек, венец
В незримый прах преобразится.
Не думай выстроить ковчег
И знай, что бегство – бесполезно,
Что озверелых волн набег
Тебя отбросит в ту же бездну.

1918, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

РОССИИ

Ты приняла вне меры испытанье:
Таких страстей еще не видел свет!
Добро и зло, позор и ликованье –
Клубится все в неистовстве клевет.
Но будет час – суда настанет время –
Великий час: всемирно-роковой!
Подашь ли ты, о, варварское племя,
Благой пример гордыне мировой.
Создашь ли ты взамен истлевших сводов,
Солнцеподобный радостный закон
И мудрый строй – содружество народов,
Чтоб он от рабства был освобожден.
Смотри: уж черного безумства лики
Весь шар земной готовы охватить,
А ты народ – отвержено-великий, –
Начни учить, весь шар земной учить!
И вот теперь в решающем бореньи,
Несешь ты миру масличную ветвь
И учишь мир творить в долготерпеньи
Все побеждать и все перетерпеть.
В крушении священных идеалов
Есть некий величайший знак.
Власть Цезарей и Ганнибалов
В щепу дробится о пустяк.
Монархии сменялись буйством черни,
Толпа венчала королей, –
Лишь торжествуют живодерни
От первых до последних дней.
И как вы там не мудрствуйте лукаво,
Блаженства миру не создать:
Призванье смертных – смертных слава,
В великом таинстве – страдать.

1918, 1922, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

К.Э. ЦИОЛКОВСКОМУ

Привет тебе, небо.
Привет вам, звезды-малютки,
От всего сердца
И помышленья.
Вечно вы мерцаете в черно-синем небе,
И маните мое одинокое сердце.
Сколько раз, стоя под вашими лучами,
Сняв шляпу и любуясь вами,
Я говорил земными словами
Вдохновенные речи.
И мне порой казалось, что вы понимаете меня
И отвечаете мне своими светло-голубыми лучами,
Вы – огромные огненные светила.
О, жалкое безумие!
Разве огонь имеет душу?
Нет, нет – не то...
Но там, где в глубоких ущельях бесконечности
Приютились планеты,
Может быть, там
Такой же жалкий и такой же одинокий странник,
Обнажив голову, простирает руки
К нам, к нашему солнечному миру,
И говорит те же вдохновенные,
Те же вечные слова
Изумления, восторга и тайной надежды.
О, мы понимаем друг друга!
Привет тебе, далекий брат по вселенной!

1919, Калуга

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

Как тают звуки в отдаленьи –
Все тише, тише и нежней...
И мнится: ангельское пенье
Струится с дремлющих полей!
Туда б за этими волнами
В пурпурных западных лучах,
Взмахнув свободными крылами
Пропасть в прозрачных высотах.

1919, Калуга

ГИМН МАТЕРИНСТВУ

Нет – ты не умер:
Сын твою душу
И стройное тело
Продлит в бесконечность!
Там, где сокрылся
Бег поколений, –
Там предков родимых
Мы в пепле находим.
Предков, от коих
Род единичный
Века протекает,
Храня самобытность:
Цели стремлений,
Правила жизни,
И душу, и разум,
И склад дарований.
Все, что когда-то
В сердце родилось –
Красоты искусства
Иль светлые мысли, –
Все пребывает
Явно в потомках,
И ширится вечно
Текущий источник.
В этом отрада,
В этом надежда
Для всех нас – конечных –
Увидеть бессмертье.
Горе тому, кто
Умер бездетным, –
Следов долговечных
Он здесь не оставит.
Память о трупе
Скоро исчезнет,
Как будто он не жил
На этой планете.
Славься, о, славься
Вечность земная,
Священная радость
И Жизнь – Материнство!

1919, Калуга

ТОЖДЕСТВО

О, пыль, прилипшая к Земле,
Простертая в мечтах и горе,
Ты ни одна в бессильном споре
Предалась мировой хуле.
И ни одна ты спишь во мгле
С блаженством в приоткрытом взоре –
Нет, в солнечно-планетном хоре
Плывешь на звездном корабле.
Вокруг – один приют безмерный,
Родимый, общий нам чертог,
Тождественный, закономерный,
И ум, куда проникнуть мог,
Проник и в смысл единоверный:
Единый строй – единый Бог.

1919, Калуга

ОДИНОЧЕСТВО

Борись – ты смертен, гол и одинок!
Не ожидай ни жертвы, ни спасенья!
Ты сам себе – судья, палач, пророк:
Веди себя на жизнь иль осужденье!
Для недругов – точи острей клинок
И лирой славь победу иль отмщенье!
Пощады нет! Кругом царит порок
И смертных ждет – позор, порабощенье!
Пускай пред лживым идолом добра
Поют жрецы огня и топора
Гимн добродетели, обманом вдохновленный, –
Не верь ему! А ведай: есть закон,
Сквозь тьму времен нам возвещает он:
Ты одинок в борьбе со всей вселенной.

1919, 1922, Калуга

ПОСЛЕДНИЙ КАТАКЛИЗМ

Настанет час всемирной катастрофы –
Распада, умерщвления вещества,
Последней человеческой Голгофы,
Последнего распятья естества.
Пророчеством звучите, эти строфы,
Огнем язвите, трубные слова:
Дымится меч в руках у Саваофа,
У дьявола кружится голова.
Пощады нет Земле и нет прощенья
Уму от бога – сгинет злая тать,
И будем мы на светопреставленьи
Преображенные бессмертьем ликовать.
Кто понял смысл всеобщего страданья,
Тот страстно жаждет краха Мирозданья.

1919, Калуга; значит. испр. в 1943, Челябинск

БЕЗМОЛВИЕ

Безмолвно все: и небо, и земля.
Безлюдна отдалений вереница.
В спокойствии, не плача, не моля,
Спит человек и лес, и гад, и птица.
И в этот мир всеобщей тишины,
Преодолев запретные пороги,
Врываются тревожащие сны,
Слетают прорицающие боги.
Но тихо все, и нем наш разговор.
Часы бегут законно за часами,
А с высоты следит бездонный взор
Дозорными и жесткими лучами.

1919, Калуга; испр. в 1952, Караганда

¤ ¤ ¤

Люблю я с ветром говорить,
В степи с простором окликаться
И на мгновенье, может быть,
В порыв стихии превращаться.
Широко дышит грудь моя,
Как лава, кровь моя бушует,
И тело, древность затая,
Нечеловеческое чует.
О, братья, – ветер и простор,
Сольемся вместе на мгновенье,
Чтоб запредельный бросить взор
В полузабытое владенье.

1919, Калуга; 1933, Воронеж; испр. в 1943, Челябинск

ВИХРЬ

Тревожный ветер буйствует в ночи,
Дрожат дома. Поют железом крыши,
И оживают демоны в печи,
И шаркают смелее мыши.
Но чу!.. Окно звенит и дребезжит,
Стекло вот-вот на части разлетится.
На дом стихия ринулась, бежит.
Труба завыла. Что-то в дверь стучится.
Еще порыв – и настежь дверь моя
Открылась вдруг, и быстрыми шагами
Вбежал невидимый и, власть тая,
Все разбросал проворными руками.
Огонь свечи колеблемый потух,
И в тьме наставшей страстно зарождалась
Система стройных сил: но грубый слух
Их принимал за беззаконный хаос.

1919, Калуга; испр. в 1952, Караганда

ПРОБУЖДЕНИЕ

Я спущен был безмерно-низко
В глубокий сон, как в тьму могил,
Но вестник солнечного диска
Меня поутру разбудил.
Лучи звучали, птички пели,
В лицо стремился ветерок,
В лазури неба, как в купели,
Гулял, играл беспечный бог.
От жизни празднично-великой
Не мог я душу оторвать, –
И солнца огненные блики
Легли на смятую кровать.
И проходил вблизи прохожий,
Неся в глазах блаженный сон,
Взглянул в глаза мои и – что же? –
Он торжеству был удивлен!

1919, Каглуга; испр. в 1952, Караганда

ГАЛИЛЕЮ

И вновь, и вновь взошли на
Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.
И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.
И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас – буйствовал народ,
И над Землей, и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.
О, ты, узревший солнечные пятна
С великолепной дерзостью своей –
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей!
Богоподобный гений человека
Не устрашат ни цепи, ни тюрьма:
За истину свободную от века
Он борется свободою ума.

1920, Калуга; доп. в 1943, Челябинск

НОЧЬ

Когда померкнет день язвительных забот
И смертоносный труд оставит наши члены,
Мы с благодарностью тревожной и священной,
Склонясь, благословим безгласной тьмы приход.
На несколько часов внежизненный полет
В таинственно-пустых пространствах и покорены,
Сквозь неприступные, но и призрачные стены
Нас в лоно древнее – к небытию вернет.
О, сладостная Ночь, да будь благословенна:
Ты – пристань общая на реках всей вселенной,
Куда нас быстро мчит неумолимый вал.
О, научи меня к безмолвию привыкнуть
Чтоб у ворот твоих мог радостно воскликнуть
И без борьбы упасть в великий твой провал.

1920, Калуга; испр. в 1952, Караганда

О РОССИИ

В твоей истории, как в омуте скорбей,
Невзгод, раздоров и крамолы,
Валились троны древние князей,
Крушатся царские престолы.
Народный бунт сменяется другим,
Война войне идет на смену,
Лишь казнь вечна да горек бранный дым,
Во лжи рождающий измену.
Тоска гнетет в величии твоем,
И оторопь сквозит во взоре.
Ты, Русь – Корабль, и с этим Кораблем
Судьба играет в буйном море.
Найдешь ли ты себе опорный брег,
Где отдохнешь, Корабль усталый,
Иль разовьешь подобный смерти бег
И разобьешь себя о скалы?

1920, Калуга; испр. в 1952, Караганда

КОСМОС

Всевластен лик, глядящий с вышины!
Настанет ночь – и взор летит из бездны,
И наши сны, взлелеянные сны
Пронизывает знанием надзвездным.
Следи за ним средь тьмы и тишины,
Когда сей взор бесстрастный и бесслезный
Миры, как дар, принять в себя должны
И слиться с ним в гармонии железной.
И лик глядит, о тварях не скорбя.
Под ним бегут в громах века и воды...
Под черствым равнодушием природы
Невыносимо осознать себя!
Лишь на листе, где численные тайны,
Пылает смысл огнем необычайным.

1921, Калуга

¤ ¤ ¤

Жить гению в цепях не надлежит:
Великое равняется свободе,
И движется вне граней и орбит,
Не подчиняясь людям, ни природе.
Великое без солнца не цветет:
Происходя от солнечных истоков,
Живой огонь снопом из груди бьет
Мыслителей, художников, пророков.
Без воздуха и смертному не жить,
А гению бывает мало неба:
Он целый мир готов в себе вместить
Он, сын земли, причастный к славе Феба.

1921, Калуга, 1943, Челябинск

МЕЛАНХОЛИЯ

                    Альбрехту Дюреру

Черное небо простерлось над нами.
Звезды-алмазы исходят огнями.
Гул бесконечности реет кругом.
Ловят людей утомленные взоры
Темной гармонии смутные хоры
В узком и душном пределе земном.
Страшны вселенной сады и чертоги:
Нет в них следа ни труда, ни тревоги,
Движет их некий бездушный закон.
Бродят под ними по лону земному
Звери да люди с тоской по былому,
Горько внимая полету времен.
Тщетны попытки проникнуть в природу,
Нет ее безднам ни мер, ни исходу:
Все неприступней, упорнее мгла.
И чем бесстрашней наш ум проникает,
Цепь неизвестных миров возникает:
Этим мирам нет конца и числа.
Все свершено, что свершиться здесь должно,
Дальше ни шагу ступить невозможно:
Там – запустение, тление, прах.
Роды приходят и роды уходят,
Травы и стебли, как призраки всходят:
Мир пребывает в язвящих слезах.
Видно, что тайнам здесь нет разрешенья.
Горьки страданья и терпки сомненья.
Мысли бессильны и воля слаба.
Нет ни отрады, ни верного блага,
Каждому сладка дурманная брага,
Каждый в себе познает лишь раба.
Рвутся из душ одинокие клики,
Никнет рассудок с тоскою великой
В вечном хаосе пространств и времен.
Роды приходят и роды уходят,
Стебли и травы как призраки всходят:
Все покрывает таинственный тлен.

1921, Калуга; испр. в 1952, Караганда

¤ ¤ ¤

Мир возникает из праха,
Мир возвращается в прах.
Сколько надежды и страха
В этих прекрасных очах.
Мир – это только виденье,
Что нам казаться должно.
Ум обретает сомненье,
Знает – лишь сердце одно.
Знает… но что оно знает:
Истина – тайна его.
Многое, может быть, знает,
Может быть, и – ничего.

1921, Калуга

МАТЕРИЯ

Моему другу А.А.Михайлову

Нам родственно безумие твое,
Мертворожденная материя:
Не нужно нам, не лестно бытие,
А любо лишь – бездумье и безверие.
Так, мы грядем из общего русла
С едино-тяжкими законами
Сквозь зыбкий строй любви, добра и зла
Мучительно-слепыми децильонами.
Глубоководный ил, полип, коралл,
Трава змеистыми извивами,
В земле – червяк.
Меж вод, пустынь и скал
Животные с крылами или гривами.
Неведомо воздвигнуты зачем
Из тьмы небытия всемирного
Морские зыби, отзвуки поэм
И неба лик прозрачного, сапфирного.
Неведомо и нам ответа нет.
И только в смутном отдалении
Сквозь пустоту томится бег планет,
Живущих день, блистающих мгновение.
Но где б не вышла ты из темноты
Великолепными колоссами, –
Ты к нам летишь и нас тревожишь ты
От века нерешенными вопросами.
Один вопрос в устах или вне уст:
Тоска по тьме исчезновения, –
И все горит, страдая, древний куст
От первых до последних дней творения.
Так! От себя нам некуда уйти,
Как нам не скрыться от страдания.
О, Мать-Материя, – трудны пути
На высоту Миросознания.

1922, Москва

¤ ¤ ¤

Куда ни посмотри – повсюду злая кара!
Не отвратить тебе всесильного удара,
О, бедный человек, как ни старайся ты
В сознании своей великой правоты,
Какие ни создай благие ухищрения,
Высокой мысли строгие творенья,
И все ж перед Землей тщедушен ты и слаб:
Не властелин ее, а – бессловесный раб.
Вот посмотри: леса курятся от пожара,
И волны синего смолистого угара
В безмолвном торжестве блуждают по земле.
Там – солнцем выжжены почиют в сизой мгле
Пустынные поля – голодные кладбища –
И к небесам восходит жертвенная пища.
А там – потоки слез из мутных туч бегут
На пышные поля и стройный колос гнут
Во влажный чернозем... О, вечная секира!
И смерть грозит тебе, завоеватель мира.
Там – хлынула вода из верных берегов
И кровы рушатся плебеев и богов;
Там горы дрогнули, и древние каменья
В полете яростном несут опустошенья.
И нет пределов вам, стихийные бога!
Дробите замки вы, гноите вы стога
И лютой смертью низводите народы.
Таков уж суд всеправедной природы
Начало всех начал и всех судилищ суд.
Ему в заветный день ответы принесут
За все дела свои, за каждый ложный шаг
И гордый человек и придорожный прах.

1922, Калуга

¤ ¤ ¤

О, хмель любви, –
Сладчайший хмель неодолимый:
Вхожу с тоской в твои долины,
В туманы древние твои.
И снится мне призывный сон –
Сомнамбулически-всемирный:
Как звездный свет иль отзвук лирный
Неуловим и зыбок он.
Влачусь в изнеможеньи я
Перед бескрайней пустотою.
Сокрой венчальною фатою
Смертельный ужас бытия.

1922, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

¤ ¤ ¤

Когда бы зримый мир был снят, как покрывало,
И ты бы механизм вселенной увидал,
Где страшно просто все, и всех начал начало
В предельной краткости, как дифференциал, –
Какая б жгучая тоска тебя объяла
И в иллюзорный мир ты б радостно вбежал.

1923, Москва

ДРЕМОТА

Неотступно мерцает сознанье,
В душу крадется теплый покой,
Прожитого плывут очертанья
Беспредельной и темной рекой.
И уходят сердечные боли
В отдаленный неведомый путь,
И глухие земные юдоли
На минуту дают отдохнуть.
Силуэтом неясным и смутным
Некий мир открывается нам,
И в порыве дремотном, минутном
Мы восходим к иным небесам.

1930, Москва; испр. в 1950-х, Караганда

РАСТЕНИЯ

Какой порыв неукротимый
Из праха вас подъемлет в высь?
Какой предел неодолимый
Преодолеть вы задались?
В пустынях экваториальных,
В полярных стужах и снегах,
Сквозь пыток строй первоначальных,
Одолеваете вы прах.
Кому здесь не дано покоя,
А лишь волнение дано, –
Тот знает истину: живое
Затем чтоб мыслить, рождено.
И в шепоте листов неясном
Тому слышна живая речь,
Кто в мире злобном и пристрастном
Сумел свой слух предостеречь.
О, этот слух мы возлелеем,
Чтоб ваш ответ дошел живым:
«Мы чувствовать, страдать умеем,
Мы мыслить – сознавать хотим!»

1935, Москва, санаторий «Узкое»

У БЕСПРЕДЕЛЬНОСТИ

Цветок любви – нарцисс живой –
Ты, расцветая, увядаешь,
И в лоно жгучею смолой
И острой дрожью проникаешь.
Могучим корнем прорасти
В глубь влаги, томной и любимой
И вместе с нею испусти
Огонь и стон неодолимый.
О, знаешь ли какой закон
Таится в этой мгле любовной,
Какой стихиею духовной
Прах в бесконечность превращен?
Нам мир неясен до конца
И эта тайна недоступна,
Объединяя совокупно
Все беспредельности Творца.

1936, Москва; доп. в 1943, Челябинск

СТАНСЫ К ЖЕНЩИНЕ

Пусть жизнь уж пройдена и бита жизни карта
И я стою в конце течения времен,
Но я люблю тебя – Любовь моя Астарта, –
Единую тебя из всех прекрасных жен.
Не будь тебя – весь мир стал шуткою б бесцельной,
Ужасной шуткою, разыгранной со мной:
Ты – Космос для меня – бескрайний, беспредельный,
От самых дальних звезд – до глубины земной:
Ты – в голосе ветров, ты – в уходящей дали,
Ты – в утренней заре, ты – в пении соловья,
Ты мной занесена в великие скрижали –
В перл человечества и в светоч бытия.
Ты – всюду предо мной, хотя тебя не знаю,
Ищу тебя и жду я в таинствах мечты,
И в каждой жизни миг тебя я призываю,
И верю: ты – со мной, лишь невидима ты.
Я говорю с тобой на языке понятном
Лишь только нам одним – и ты даешь ответ
С глубокой мудростью, возвышенной стократно,
Как прорицание незыблемых судеб.
Воображать тебя, ресницами касаться
Твоих изогнутых и ласковых ресниц.
Молиться на тебя, тобою любоваться
И пасть к твоим ногам поверженному ниц, –
И пасть, чтоб целовать следы твоих сандалий,
И лицезреть сквозь мрак твой незакатный свет
И руки простирать в неведомые дали
В надежде вновь напасть на твой незримый след, –
И изойди в слезах восторга и томленья;
О, я познал Любовь, которой нет конца –
Необозримую, как Божества виденье,
И непостижную, как творчество Творца.
И умереть с тобой, чтоб испытать блаженство:
Разрушить времена и обезглавить плоть,
И за последний взгляд – печали совершенство –
Свое трепещущее сердце проколоть.
Да, умереть любя, твоей руки касаясь,
С тобой в общий миг, коль это суждено:
Так льются реки мира, в море изливаясь,
Чтоб слиться с вечным морем в вечное одно!

1941, Ленинград; испр. в 1955, Караганда

НАШЕСТВИЕ НОЧИ

Из черной пропасти извергнутая тьма
Катится по миру беззвучными клубами,
Вращает черными, с полмира, жерновами,
И в черный порошок дробится явь сама.
Все гуще чернота, все непроглядней мрак
И мира зримого быстрей уничтоженье,
Лишь думы черные в стремительном движеньи,
Ударясь в небосвод, взрываются впотьмах.

1941, Челябинск; испр. в 1943, там же

¤ ¤ ¤

В приметах и судьбе – таинственная связь,
И жизнь плетет из них причудливую вязь
И непонятное, незримое вокруг
От сна глубокого тебя пробудит вдруг.
Увы, свершилося! Один вопрос: зачем?
Весь мир вокруг тебя – и слеп, и глух, и нем,
И лишь в душе твоей есть чудное окно
В неведомый нам мир распахнуто оно.

1941, Москва

¤ ¤ ¤

Ужасней истины нет в мире ничего,
Будь от нее подальше, смертный,
И мрак незнанья своего
Храни, как некий дар заветный.
Священный мрак, он сердцу тем милей,
Что светит нам в часы тоски и бденья.
Люби его, войди в него смелей
И возбуждай игру воображенья.

1941, Челябинск; 1952, Караганда

МИР

Мерцает все – и потому мир страшен.
Он мечется, трепещет и течет
И остовы остроконечных башен
Чертят и ковыряют небосвод.
В нем постоянства нет и никогда не будет:
Все переменчиво, и каждый миг
Он страждет, наслаждается и любит –
Одно мерцание, безумство, крик.

1942, Челябинск

БЕСКОНЕЧНОСТИ
Черновой набросок

Даны нам бесконечности на небе:
Пространство внеземное бесконечно
И звезд числа вовек не перечесть,
И на земном пределе беспредельны:
Пучиной вод – моря и океаны,
Песком зыбучим – жгучие пустыни
И жгучей скорбью – сердце человека.

1943, Челябинск

СОЗЕРЦАНИЕ

Мне ничего не надо в мире:
Я – созерцатель, я – один.
Я наблюдаю как в эфире
Клубится еле зримый дым.
Будь то игра воображенья
Или оптический обман
Без смысла, веса, без значенья:
Он мне – единственному дан!
Пускай проходят люди мимо –
Он недоступен никому:
Элладе, Вавилону, Риму,
Лишь – созерцанью моему.
Пускай незрящие смеются –
Им этот знак непостижим:
В эфире горнем дымки вьются,
Богам понятные одним.

1943, Челябинск

ГИППОКРАТУ

Ночные небеса в сиянье тайном звезд
Роднят меня с тобой сквозь бег тысячелетий:
Все те ж они, как встарь.
И те ж миллиарды верст
Разъединяют нас.
А мы – земные дети –
Глядим в ночной простор с поднятой головой,
Хотим в сияньи звезд постичь законы мира,
Соединив в одно их с жизнью роковой
И тросы протянув с Земли до Альтаира,
Я, как и ты, смотря на лучезарный хор,
Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
Живой мозаики, хочу понять узор
Явлений жизненных и звездного сиянья.
Для нас весь этот мир – родное существо,
Столь близкое душе, столь родственно-простое,
Что наблюдать за ним – для мысли торжество,
Что радостно будить молчанье вековое
В туманностях, во мглах, во глубине земной
И в электричестве воздушном или звездном,
Вскрывать покрытые глухою пеленой
Перед невеждами – космические бездны.
Для нас едино – все: и в малом и большом.
Кровь общая течет по жилам всей вселенной.
Ты подошел ко мне, и мыслим мы вдвоем,
Вне всех времен земных, в отраде вдохновенной,
И вне пространств земных.
Бежит под нами мгла,
Стихии движутся в работе повсеместной,
Бьет хаос в берег наш; приветливо светла
Глядится из глубины небесной.
И явственно сквозь бег измышленных времен
И многомерные, крылатые пространства
Пронизывают мир незыблемый закон –
Стихий изменчивых под маской постоянства.
И вот редеет мгла. Из хаоса стремят
Формотворящие строительные токи,
Иные времена иным мирам дарят
И утверждают их движения на сроки.
И в созиданиях мы чувствуем полней
Взаимодействие стихий между собою –
И сопряженное влияние теней
Отброшенных на нас вселенскою борьбою.
Мы дети космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
Что в каждой точке мир – весь мир сосредоточен...
И жизнь – повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества – от края и до края
Покрытая для нас еще великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая…..
Как жалкие рабы, поденщики несут,
Сквозь зависть клевету, озлобясь брат на брата,
По крохам маленьким свой безымянный труд
На завершении творений Гиппократа.
Одним лишь нам с тобой так истина легка
И так ясны пути бесстрашных обобщений,
Что руки братски жмем друг другу сквозь века,
Учитель мой и друг, мне равноценный гений.

Начато в 1915, Калуга; продолж. в январе 1943 в Челябинске и законч. в 1952 в Караганде

ПОДСОЛНЕЧНИК

Лик Солнца у тебя, подсолнечник простой:
Посередине диск, вокруг – протуберанцы.
Так видятся они во времена затмений,
Когда Луна собой загородит светило
И в грозном небе вдруг зажжется излученье.
Цветок-подсолнечник и Солнце – вот сравненье!
Но ближе всмотримся в престранную игру:
Но только внешне нас удивляет сходство,
А то, что каждый день, с восхода до заката,
Подсолнечник следит за братом в небесах!
Весьма настойчиво, внимательно, упрямо,
Направив на лучи свою головку прямо,
Два братца кровные в сияньи золотом,
И оба каждый миг брат брата зорко видят,
Брат перед братом как с докладом предстают –
На небе – Солнца диск, а на Земле – подсолнух!
Что значит это вдохновенное сближенье:
Сочувствие иль тайное отображенье?
Растолковать все это можно просто так:
Не вызреть семечкам подсолнуха за лето
Стой неподвижно он, как блин на огороде.
Природой сотворен он, как гелиостат,
Что движет зеркало за диском Солнца вечно
Пружиной пущенной, стальной и долговечной.
Но сердцу хочется сказать совсем не то!
Так и поэзия в пустой войне с наукой,
По сути же у них – единый корень:
Обязаны служить единому – познанью,
Познанье же, друзья, вмещает все в себе:
Материю и дух в единстве и борьбе.

1943, Челябинск

МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ПАПИРУСЫ

В глубоких недрах мозга человека
Таится знание всего. Лишь надо
Открыть пути к далеким этим недрам,
И вверит нам природа свои тайны.
С каким волнующим благоговеньем
Смотрю на вас, папирусы Египта,
С геометрическими чертежами,
Началом алгебры и знаком ?.
Египтяне, проникли вы бесспорно
В неведомое нам и до сих пор;
Уменьем измерять вы подчинили
Мир тяжестей, объемов, расстояний;
Путем простейшим вы верхов достигли;
К ним все еще стремится наша мысль.
Вы небо взяли приступом, но все ж
На Землю опирались крепко вы
И в треугольниках священных ваших
Начало покорения Земли.

1943, Челябинск

ГИМН СОЛНЦУ
Египетский памятник XV века до н. э.

Чудесен, восход твой, о, Атон, владыка веков вечно-сущий!
Ты – светел, могуч, лучезарен, в любви бесконечно-велик,
Ты – бог сам себе пожелавший; ты – бог сам себе создающий,
Ты – бог все собой породивший; ты – все оживил, все проник.
Ты создал прекрасную Землю для жизни по собственной воле,
И всю населил существами: на крыльях, ногах, плавниках;
Их праха поднял ты деревья; хлеба ты размножил на поле,
И каждому дал свое место – дал пищу, покой, свет и мрак.
Ты создал над всем Человека и им заселил свои страны;
В числе их Египет великий; границы провел ты всему;
Все славит тебя, все ликует и в храмах твоих
музыканты Высокие гимны слагают – живому творцу своему.
Приносят державному жертвы – угодные жертвы
земные, Ликуя и славя, о, Атон, твой чистый и ясный восход,
Лучей золотых, живоносных не знают светила иные:
Лик Солнца едино-бессмертный все движет вперед и вперед.
Я – сын твой родимый, о, Атон, взносящий священное имя
До крайних высот мирозданья, где в песнях ты вечно
воспет; Даруй же мне силы, о, Атон, с твоими сынами благими
Дорогой единой стремиться в твой вечно-ликующий свет.

1943, Челябинск

ШУ–РА

Обоим, боги, вам я поклоняюсь страстно, –
Бог чистый Воздуха и Солнца ясный бог!
Я посвятил вам жизнь – и будто б не напрасно:
Здоровье я свое, вам кланяясь, сберег.
Среди других божеств – вы лучшие два бога:
Мы дышим воздухом – и Солнце нас живит.
Я изучаю вас прилежно, долго, строго;
Я нечто в вас открыл – и лаврами увит.
Что будем мы друзья, – то знали при рожденьи
Мои родители – с небес извещены:
Вы оба божества – довольны без сомненья, –
Что в имени моем в одно совмещены.

1943, Челябинск

МЕРА ЖИЗНИ

Часами я сижу за препаратом
И наблюдаю жизни зарожденье:
Тревожно бьется под живым субстратом
Комочек мышц – о, вечное движенье.
Движенье – жизнь. Сложнейший из вопросов.
Но все догадки – всуе, бесполезны.
Возникло где? Во глубине хаосов?
Пришло откуда? Из предвечной бездны?
Бессилен мозг перед деяньем скрытым:
Завеса пала до ее предела:
Здесь времена космические слиты
В единый фокус – клеточное тело.
Я тон усилил до органной мощи
Катодной схемой, – слышу ритмы струек:
Несуществующее, а уж ропщет!
Неявленное, а уж протестует!
Должно быть жизнь – заведомая пытка –
В зародыше предвидит истязанье:
В развертываньи жизненного свитка
Звучит по миру жгучее страданье.
Но страшны тоны сердца, и тревога
За бытие земное не случайна.
Да мера жизни – это мера Бога
И вечно недоступная нам тайна.

1943, Челябинск

НАТУРАЛИСТАМ

Одни природу изучают в поле
В лесу, в степи, на горах, на воде, –
На широчайшей, поднебесной воле,
При Солнце, при комете, при звезде.
Для них весь мир – единое, живое:
Во всем есть смысл и всюду разум есть!
Недаром бьется сердце мировое –
Страдающих существ не перечесть.
Другие – в тьме своих лабораторий;
Труп разложив на слюни или желчь,
Пытаются в великом общем строе
Единое разбить и растолочь.
Для этих мир – тьма низких механизмов:
Пустой рефлекс – и больше ничего!
Слепцы! Заблудшие среди софизмов,
Не видят дальше носа своего.
Нет, сочетая строго воедино
И жизни дух, и вечный ее прах, –
Мы веруем в одно неколебимо,
Что будущего Истина – в сердцах!

1943, Челябинск

ПРОТИВОБОРСТВО

О, двойственная жизнь!
В каком противоборстве
Существовать ты в тьме обречена:
Начала борются в сверхжизненном упорстве,
Исчерпывая муть познания до дна.
Взлелеянное днем, ты убиваешь ночью,
Цветение души ты превращаешь в смерть,
И сладострастие преобразуешь в корчи
И беспредельности повелеваешь: мерь!
О, как ты рада всем великим несогласьям,
Несовместимости, разладу и вражде.
Мучительно себя ты отдаешь во власть им
И двойственность творишь во все часы, везде!
И мы грядем в ночи в тисках противоречий
Единство жадно ждем еще надежд полны.
Увы, безумны мы. Двоится света встреча:
Восходят в небесах две ложные луны.

1943, Челябинск

ДОСТОЕВСКИЙ

Ты совершил кощунственное дело
И вопреки учению Христа
Разворотил всю душу до предела,
Обшарил в ней все черные места.
Купаясь в беспредельно-мрачных далях,
Ты нам расторг зловещий этот мрак:
Кишечный тракт души во всех деталях –
Трансверзум, ректум, выделенья акт!
Мы о душе познали слишком много
Столь гнусно-омерзительных вещей,
Что возроптали, бедные, на Бога, –
Убожества из мяса и хрящей!
Но свят Господь! Все мерзости утробы
Он с лучезарным сердцем съединил,
И мирно покорились мы без злобы
Владыке всех животворящих сил.
Так, в двух мирах течет земное бденье,
И наблюдаем непрестанно мы
Души богоподобной излученье
Средь мерзостей необоримой тьмы.
Дабы постичь надземные вершины
И одолеть непроходимый мрак,
Должны мы протащиться сквозь низины
Всех преисподен, всех земных клоак.

1943, Челябинск

МИКЕЛАНДЖЕЛО

Мятежный дух – слабейший из слабейших,
Муж вечности – дитя, владыка – раб...
Средь своры псов, гнуснейших и подлейших,
Ты был, увы, труслив, принижен, слаб.
Но, – гений мрамора, царишь державно
В сознании. Рожденные тобой Творения –
с одной природой равны,
Не с пошлой человеческой судьбой.

1945, Кучино

КОСМОГОНИЯ БЕТХОВЕНА

Глухой Бетховен исступлений сладость
В неистовой душе воссоздавал:
Необозримые печаль и радость
В космическом значении Начал...
И раскрывались солнечные дали
Благоволением просветлены.
И птицы в полдень майский щебетали
На лоне Дионисовой весны.
И в небе золотистом и сапфирном
Цвела неповторимая весна,
И счастьем неизведанным, всемирным
Душа была вполне напоена.
Но тьма звучала дьявольским напевом
И демоны свой поднимали рев,
Сверхчеловеческим гневилась гневом
Стихия зла у адских берегов;
И жег огонь страстей и вожделений
Живые души, и язык огня
Победные созвучья песнопений
Бросал в наш мир, мажорами звеня.
То были битвы грозных великанов:
Все мирозданье превращалось в дым,
Во тьме неизмеримых океанов
Метался дух бездомным и нагим.
И бредил дух пифийским страшным бредом,
И ясен был осуществленный бред:
Мир восходил к неведомым победам,
Но никогда не достигал побед.
И снова в мрак, зияющий, безлунный
Мир упадал в определенный час:
В глухой тоске томились сердца струны
Зловещим хаосом разило нас...
Сквозь долгий строй земных тысячелетий
Созвучья древние услышал он,
И чуждым стал в бесстрастном нашем свете,
В пафостной вселенной погружен.
Так он вещал из молчаливой бездны,
Насыщенной звучаньем скрытых сфер,
Гармонией тех вихрей многозвездных,
Где борются Христос и Люцифер.

1943, Челябинск

СМЕРТЬ БЕТХОВЕНА

В бреду, в огнях, в громах стихии
Он покидал предел Земли,
И фантомы немоглухие
На муки смертные пришли.
Ярились молньи, рвались тучи,
И вдруг два мира он постиг,
Но наклонился в мир созвучий,
Чтоб вечно слышать святость их.

1943, Челябинск

Н.В. ЭНГЕЛЬГАРДТ

              Н.В.Э.[нгельгардт]

Когда я уходил в безбрежность
По сожигающим пескам пустыни,
Ты принесла мне сердца нежность,
И чистые духа святыни.
Вокруг неистовствовала геенна,
Огонь опалил ресницы и веки,
Ты одна – благословенна
В душе моей – отныне – навеки.
Изуродованный, ничего не вижу,
Не слышу и не понимаю;
Только чувствую: ты ближе и ближе,
Ты – весь мир мой до самого краю.

19 октября 1946г., Долинское