Главная / Великие облики / Екатерина Сиенская

ЕКАТЕРИНА СИЕНСКАЯ
1347—1380

Екатерине Сиенской, этой скромной итальянской девушке, принадлежит выдающееся место в истории XIV века. Аскетическое подвижничество Екатерины превосходит своей суровостью, своими размерами и физическими результатами все, что можно привести из истории средневекового монашества, и вместе с тем сопровождается высокими экстатическими явлениями, достоверно засвидетельствованными и точно описанными.

В XIV веке стремление к аскетизму, высоко поднятое Франциском Ассизским, начинает угасать, светский образ мышления и житейские интересы стали сильно отвлекать людей. Появляются другие задачи и идеалы - идея национального государства, возрождение античного образования с его поклонением красоте и философской мысли. Вместе с верой в идею Божиего царства падает и авторитет того учреждения, которое призвано его осуществить на земле, - церкви.

В это время хранительницей забытого людьми идеала становится девушка, полуграмотная и болезненная, но необыкновенно сильная духом. В ее душе любовь к небесному идеалу разгорается прежним пламенем, воодушевленная им, дочь сиенского ремесленника становится учителем своих духовных руководителей, советником царей и наставником пап. Не самолюбие, а любовь руководит ей; но эта любовь дает ей силу и власть над ее собственным изнемогающим телом и над волей других. В силу этой любви она умиротворяет Италию, исцеляет раку церкви и укрепляет главный устой теократии, возвратив папу из авиньонского плена на престол св. Петра.

Ярко высвечивается духовное родство между Екатериной из Сиены и Франциском из Ассизи. Екатерина и Франциск - это две жемчужины итальянского народа, сложившиеся под влиянием одних и тех же условий в одни и тот же исторический период. Уроженка Сиены, города Тосканы смежной с соседней Умбрией, Екатерина росла под тем же небом, под впечатлениями той же природы, как и Франциск. По своему происхождению Екатерина принадлежала к тому же классу горожан, не отделенных своим образованием от простого народа. Екатерина родилась через 121 год после смерти Франциска, и потому ее жизнь развивалась под влиянием памяти о его подвижничестве.

Духовная деятельность Екатерины носила тот же характер, что и у Франциска. В основании ее лежала та же идея следования за Христом в том нравственно идеальном смысле, как ее понимал Франциск. Она выражалась в беспредельном сострадании к ранам и страданиям Спасителя, в благодарности и покорности Его велениям, в постоянном личном общении с Ним посредством молитвы, видений и откровений и в проявлениях любви, доведенной до высшей степени, на которую способна пламенная и благородная до самозабвения натура.

Жизнь обоих состояла из подвигов любви ко всему живому, благотворительности, самопожертвования, аскетического самоистязания и высших экстазов. Схожей была даже стигматизация. Оба были светом и славой своих орденов. Уже при жизни Екатерина и Франциск были почитаемы как святые, а после смерти канонизированы церковью.

В те времена христианский мир жил в состоянии страха. Италия была охвачена междоусобными войнами, а в самих городах вели братоубийственную борьбу различные партии. Германия была раздроблена. Англия и Франция начали трагическую Столетнюю войну. Восточная империя распалась, и турки угрожали европейским границам. Повсюду вспыхивали восстания крестьян, чувствовавших себя угнетенными и отверженными. Частым явлением был голод и стихийные бедствия.

В 1347 году разразилась страшная эпидемия «черной чумы», от которой за несколько месяцев вымерло более трети населения Европы. Подсчитано, что мир был отброшен назад во времени на два поколения. В Ананьи вымерла половина жителей. Население Сиены сократилось с восьмидесяти до пятнадцати тысяч человек.

Именно в этот страшный 1347 год в Сиене вместе с девочкой-близнецом родилась Екатерина, двадцать четвертая дочь красильщика сукон Якова Бененказа. Девочка-близнец умерла почти сразу же, но уже на следующий год родился двадцать пятый ребенок. Кроме того, семья взяла в дом десятилетнего двоюродного брата-сироту. Впоследствии он стал монахом-доминиканцем и был первым духовником Екатерины.

Об отце известно, что он умер в преклонных летах и отличался при жизни большой добротой и кротостью. Он никогда не употреблял бранных слов, которые были тогда в ходу, и эта привычка перешла и к его детям. Одна из его дочерей, вышедшая замуж за человека с другими нравами, заболела от горя, потому что не могла переносить непривычных для нее непристойных слов, и ей удалось совершенно отучить от них мужа и его друзей. Мать Екатерины умерла 89 лет, хотя родила 25 детей. Екатерина была предпоследним ребенком и одна из всех была вскормлена грудью матери. Семья была благочестива, но не отличалась никаким предрасположением к аскетизму. Религиозное призвание пробудилось у Екатерины самостоятельно и очень рано.

Девочка росла непохожей на своих многочисленных братьев и сестер. Она была умным и веселым ребенком. Соседи и родственники старались непрерывно уводить ее к себе в дом, чтобы любоваться умными детскими речами и наслаждаться ее веселым нравом. В беседе с ней исчезала грусть и забывалось неприятное. Потому ребенка стали называть не Екатериной, а Евфросинией – радостью.

На шестом году жизни у Екатерины было первое видение. Возвращаясь однажды домой с братом, девочка увидала на небе, над церковью доминиканцев, прекрасный чертог, в котором на царственном престоле сидел Христос в архиерейском облачении, окруженный апостолами. Забывшись, девочка остановилась, устремив глаза на небо. Ушедший вперед брат долго, но напрасно ее звавший, наконец, вернулся и, взяв ее за руку, повлек за собой. Тогда она, опустивши глаза, сказала ему: «О, если бы ты увидел то, что я вижу, ты не помешал бы мне». Она снова подняла глаза, но видение исчезло. Екатерина потом долго плакала и упрекала себя за то, что позволила отвлечься.

С этого явления начался перелом в жизни Екатерины; нрав ее изменился, она стала молчалива и задумчива, начала искать уединения для молитвы, меньше есть и стала бичевать тело веревкой. Ее пример повлиял на других, и около нее стали собираться девочки - сверстницы, чтобы по ее указаниям произносить молитвы и бичевать себя.

Примерно в то же время она узнала про жизнь египетских отшельников и других святых. Так как она еще не умела читать и не помнила, чтобы кто-либо ей рассказывал про святых, то она впоследствии приписывала это помощи св. Духа.

Когда маленькая Екатерина видела монахов, то замечая где они шли, потом целовала след их ног. Мысль посвятить себя иночеству занимала ее детское воображение. Однажды она задумала идти в пустыню. Взяв кусок хлеба, она тайком выбралась из города и спряталась в уединенном месте. Но вечером ей стало страшно, и потому вернулась. Вскоре у Екатерины появилось желание поступить в доминиканский монастырь, и это стало ее горячей мечтой.

Под влиянием этих еще детских мечтаний семилетняя Екатерина совершила решительный шаг. Пав на колени перед св. Девой, которая «первая из женщин посвятила Господу свою девственность», Екатерина просила ее дать ей в женихи ее сына и дала обет никогда не знать другого жениха и вечно оставаться девственницей.

У матери же были другие планы. Когда девочка стала подрастать, она учила ее заботиться о своей внешности и нарядах. Не имея успеха, мать прибегала к помощи своей старшей замужней дочери, которую Екатерина нежно любила. Девочка поддалась настояниям сестры, но потом горько в этом раскаялась и еще решительнее стала отвергать всякие наряды. Между тем родители и близкие начали присматривать женихов, и когда убедились в полном нерасположении девушки к браку, то обратились к бывавшему в их доме доминиканскому монаху. Тот обещал свою помощь, но, поговорив с девушкой, поддался ее влиянию и, одобрив ее устремление, привел пример св. Клары. Последовав его совету, «как будто посланному с неба», Екатерина обрезала свои волосы, «которыми она так много нагрешила и которые так возненавидела». Согласно обычаям того времени это означало, что она приняла постриг, являлась свободной от мирской суеты. Так намерения Екатерины открылись, и между ней и семьей началась упорная борьба.

Чтобы лишить ее возможности уединяться и предаваться молитве, у Екатерины отняли комнатку и заставили ее исполнять черную работу в доме и на кухне, специально уволив всю прислугу.

Екатерина безропотно покорилась и исполняла тяжелую работу добросовестно и даже охотно. Для нее это приобрело значение служения Высшему: в отце она видела Спасителя, в матери - Богородицу, а в братьях, сестрах и подмастерьях отца - апостолов и учеников Христа, служа всем с удвоенным радением.

Не имея своей комнаты, Екатерина ходила молиться в комнату своего младшего брата, днем во время его отсутствия, ночью во время его сна. Однажды отцу понадобилось что-то в комнате сына, он вошел в нее и увидел дочь на коленях в горячей молитве и ему показалось, что над ней парит небольшой белый голубь, который при его приближении вылетел в окно. С тех пор отец отказался борьбы и больше не препятствовал дочери ни в чем.

Из рассказов очевидцев известны несколько необычных явлений, произошедших в это время с Екатериной. Однажды, то ли из-за усталости, то ли глубоко задумавшись, девочка слишком низко склонилась над огнем очага, и пламя долго касалось ее лица, не обжигая его.

До настоящего времени существует дом Екатерины, но единственно неперестроенным в нем остался только этот очаг. На протяжении веков никто не осмелился прикоснуться нему.

С матерью Екатерина была послушна, но непреклонна. Мать была упорнее отца в надежде переломить волю дочери. Она повезла ее с собой на воды, надеясь, что теплые серные ванны укрепят ее тело и вызовут в ней желание жизни. Екатерина покорилась, но сумела и «эти козни сатаны» обратить себе на пользу и найти средства «истязать свое тело среди приятных ощущений». Она убедила мать, чтобы ей позволили принимать ванну наедине. И тогда она пускала на свое тело горячую струю серной воды. Екатерина переносила эту боль, напряженно думая о мучениях ада и чистилища, умоляя Творца, чтобы Он милостиво заменил те заслуженные ею мучения этими, добровольно на себя взятыми, и твердо веря, что удостоится этой милости, с наслаждением переносила свои страдания. Позже, когда ей приходилось постоянно путешествовать, исполняя свою миссию, и мать сетовала на ее долгие отлучки, Екатерина, ставшая к тому времени духовной наставницей своей матери, писала ей: «Все это происходит с вами потому, что вы больше любите ту часть, которую я взяла от вас, то есть плоть вашу, чем то, что я взяла от Бога».

Когда Екатерине исполнилось 14 лет, пора детских мечтаний о поступлении к доминиканцам миновала, она осмотрелась в жизни, ее призвание и путь к его осуществлению прояснились.

При доминиканском ордене не было соответствующего женского отдела. Однако при монастырях состояли общины мирян, стремившихся к аскетическому идеалу, но не связанных монастырским уставом. В Сиене существовала под руководством доминиканцев подобная женская община, состоявшая главным образом из пожилых вдов, которые жили в своих домах, но вели очень благочинный, строгий образ жизни. Они сверх платья носили шерстяной плащ, мантеллум, цветов доминиканского ордена - белый с черным, и потому назывались в народе «мантеллатами». Быть принятой в эту общину сестер-мантеллат стало заветным желанием Екатерины.

Когда мать утратила надежду, что Екатерина изменит свой образ жизни, она, наконец, уступила ее просьбам и отправилась к «сестрам» просить, чтобы они приняли дочь в свою общину. Но те, к ее большому удовольствию, решительно отказали, ссылаясь на то, что у них не в обычае принимать в свою среду .девушек или молодых женщин, а только пожилых, с установившейся репутацией. Вскоре после этого Екатерина опасно заболела. У нее была высокая температура, и все тело ее покрылось мелкими волдырями, так что нельзя было узнать лица. Видя отчаяние матери, Екатерина попросила: «Если хотите, дорогая матушка, чтобы я выздоровела, устройте так, чтобы меня приняли в общину сестер, в противном случае я не сомневаюсь, что Господь и св. Доминик, которые зовут меня к себе, сделают так, что вы не увидите меня ни в том, ни в каком-либо другом одеянии». После этого мать, желая спасти дочь, стала так настоятельно упрашивать сестер сделать для дочери исключение, что те, тронутые ее просьбами, решили посмотреть больную. Увидев девушку, «которая и от природы не была очень красива», в таком невзрачном виде и убедившись в ее благоразумии и несоответствующем ее летам развитии, они согласились на ее просьбу. Так исполнилось желание девушки - теперь она свободно могла служить Господу, как она это понимала. Она осталась жить в семье, где ей предоставили прежнюю комнатку в полное распоряжение.

Впоследствии, по смерти отца, когда семья разорилась, Екатерина устроила свою особую общину, куда переехала жить с престарелой матерью.

Таким образом, после короткого детства, исполненного борьбы из-за рано осознанного призвания, для Екатерины с наступлением юности пришла пора подвижничества. Это были годы, проведенные в тишине, глубокой молитве и покаянии. Она делила свое время между домашними заботами, молитвами и работой в больницах.

Екатерина не просто постилась. Можно сказать, что она жила без пищи. Не пост представлял для нее лишение, но принятие пищи стало для нее мучением, которому она подвергала себя. Уже в детстве Екатерина избегала есть мясо или, вернее, почувствовала к нему отвращение, а затем постепенно стала лишать себя и всякой другой приготовленной пищи. С 20 лет она перестала есть и хлеб. Ее пища с того времени состояла только из салата или овощей. Обыкновенно она ела их сырыми, иногда же с приправой растительного масла. Вино она всегда сильно разбавляла водой, а с 15 лет совсем перестала употреблять.

Ее суровый пост вызывал враждебные разговоры о том, что она тайком питается или что ее сверхъестественное воздержание от пищи есть дело сатаны. Поэтому Екатерина стала садиться за стол с другими членами своей общины и вместе с ними принимать пищу. Но при этом она, пожевав, глотала только сок. Встав из-за стола, она говорила: «Пора теперь подвергнуть справедливой каре негодную грешницу». При этом она опускала соломинку глубоко в рот, тем вызывая рвоту.

Напрасно преданный ей юноша, Стефан Маккони, убеждал свою «дорогую мать» лучше совсем воздерживаться от пищи, чем так мучить себя. Екатерина отвечала, что делает это из многих соображений: во-первых, потому, что просила Господа еще в этой жизни покарать ее за грех обжорства, затем ради тех, которым ее полное воздержание от пищи служило соблазном, и затем, чтобы посредством этого телесного истязания погрузить душу в сферу небесных интересов. К концу своей жизни Екатерина стала все больше и больше воздерживаться от пищи и в это время она, можно сказать, исключительно жила хлебом Евхаристии, которой старалась с разрешения духовника ежедневно причащаться.

Спала Екатерина на деревянных досках без всякой подстилки. Но как спала? Она проводила в молитве всю ночь, пока «ее братья», доминиканцы, предавались отдыху, и только после заутрени, когда вставали монахи, позволяла себе короткий отдых, обращаясь со следующими словами «к своему Жениху»: «Братья мои и слуги Твои, Господь мой, до сих пор почивали, а я за них сторожила перед Тобой, чтобы Ты их охранил от зла и козней врага человеческого, теперь же они встали, чтобы восхвалять Тебя. Ты храни их, а я немного прилягу». И она склоняла свое тело на доски, подложив полено под голову. Со временем же она так отвыкла от сна, что в двое суток спала не более получаса, признаваясь при этом духовнику, 'что никакая победа не стоила ей так много борьбы, как победа над сном. Победа действительно была полная и нередко ей случалось будить своего духовника, когда среди бесед «о божественных таинствах», продолжавшихся до глубокой ночи, последний начинал дремать. Она же, чем больше об этом говорила, тем становилась бодрее и тем более «освежалась».

Не довольствуясь этой победой над потребностью тела, Екатерина подвергала его непосредственным истязаниям. Сначала она носила на теле власяницу, но потом стала тяготиться ею и из чистоплотности заменила ее железною цепью, которою так крепко опоясывалась, что она врезалась в тело и воспаляла кожу. Под конец жизни, когда она часто стала болеть, духовник заставил отказаться от ношения цепи.

Добровольное самоистязание, как и невольное страдание, причиняемое ей ее постоянной болезненностью, было для Екатерины источником высокого духовного удовлетворения и даже блаженства. По ее представлениям, этим способом не только сокращались муки, ожидавшие ее на том свете, но, что особенно ее утешало, сокращались муки других.

С тех пор как отец стал поддерживать ее, стала возрастать и привязанность между ними. Когда он опасно заболел, Екатерина горячо молилась о выздоровлении. Но в молитве был дан ответ, что наступил конец его жизни и дальнейшее продолжение ее не было бы для него полезно. Тогда Екатерина стала молить «своего Жениха», чтобы отцу были прощены грехи еще при жизни и душа его не подвергалась бы мукам чистилища. И в этом ей было отказано «ради справедливости». Но Екатерина не отступалась от своей просьбы. Долго продолжалось состязание «между справедливостью и милостью», которой требовала девушка. Наконец, Екатерина взмолилась «Если милость не может осуществиться без проявления справедливости, то пусть последняя падет на меня. Ради отца я готова принять на себя всю кару, которую назначит ему Твое милосердие». Эта мольба Екатерины была услышана. Она поспешила к отцу и обрадовала известием о его полном спасении. Когда отца хоронили и вся семья сопровождала его тело со слезами, у нее одной было радостное выражение, и не без основания: в минуту смерти отца Екатерина почувствовала боль в кишечнике, которая не покидала ее на протяжении всей жизни.

Она не раз подобным же образом объясняла новые физические муки, выпадавшие на ее долю, всегда была готова и всегда желала искупить страданием своего тела общественное зло и невзгоды своего отечества и церкви. Жажда страданий у Екатерины проистекала не только из желания умерщвления тела как нечистого источника зла и греха, не только из желания искупления своих и чужих грехов но, главное, из желания следовать Христу, страдать подобно Христу и вместе с Ним. Такое желание все более и более наполняло ее жизнь. Она воспринимала страдание, как ниспосланную благодать, которая делает ее достойной «небесного Жениха».

Однажды она увидела в своей каморке лучезарное распятие Христа: «Дочь моя, Екатерина, видишь ли ты, как Я страдал за тебя, пусть же тебе станет легко выносить страдания ради Меня», - сказал ей Христос. «Дочь Моя, если ты хочешь приобрести доблесть мужества, то необходимо, чтобы ты взяла Меня в образец». Затем Христос говорил, что хотя Ему было бы легко уничтожить всех своих врагов, Он пожелал, однако, победить «путем креста», чтобы служить образцом для людей. Поэтому: «Если вы желаете стать мощными для победы над всякой вражеской силой, то считайте крест своим утешением, как и Я сделал. И чем более вы будете страдать ради Меня, тем более будете Мне подобны».

Восприняв эти слова, она сама стала молить о страданиях. Екатерина просила смерти, то есть избавления от тела, препятствовавшего полному слиянию ее души с божественным началом, но получила отказ. Она покорилась, умоляя Христа услышать лишь одну ее «маленькую просьбу»: «Чтобы в этом веке, пока по Твоей воле я должна пребывать во плоти, Ты разрешил мне участвовать в страданиях, которые Ты перенес, не исключая последнего, для того, чтобы я, не будучи еще в состоянии соединиться с Тобой на небе, здесь, на земле, приобщилась бы к ним». И эта просьба была услышана. С этого дня Екатерина стала ежедневно испытывать как в сердце, так и в теле, страдания Спасителя.

Страдания эти не были только физическими и пассивными. Мукам Христа Екатерина придавала больше духовный смысл. Он заключался в том, что, любя в совершенстве Господа и ближнего и радея о чести Господней и спасении человека, Христос испытывал величайшее мучение, пока не восстановил своим страданием честь Господу в людском повиновении и спасение ближним. «И немало горя, - прибавила Екатерина, - дало Ему это желание, как известно тем, кто это испытывал на себе: ибо в этом заключается величайший крест».

Эти слова Екатерины раскрывают тайну ее жизни, и становится понятно, каким образом эта «неземная» по своему образу жизни девушка, проводившая большую часть времени без пищи, без сна, в религиозном экстазе, могла или, вернее, должна была взять на себя руководящую роль в спасении Италии и папства.

Большое значение в духовной жизни Екатерины и формировании ее высокого авторитета имели ее экстазы, которые завершались отчетливыми и продолжительными видениями. В этих состояниях психическая жизнь Екатерины как бы двоилась: ее «я», нуждавшееся в любви, в утешении и поучении, простиралось ниц перед своим высоким идеалом, из уст которого она черпала многие истины, а ее сильный дух и любвеобильное сердце извлекали и перерабатывали по-своему все полученное из чистого, вечно бьющего источника христианской веры и из внутреннего опыта собственной жизни.

С началом жизни в келье Екатерине стал являться ее «Жених и Спаситель», иногда в сопровождении Богоматери, или апостолов Иоанна и Павла, или святых Марии Магдалины и Доминика. Чаще всего он приходил один и «наставлял ее всему, что было полезно ее душе». «Считайте несомненным, отец мой, - говорила Екатерина духовнику, - что всему, что нужно для спасения, научил меня не кто-либо из людей, а именно сам Господь и Учитель, сладчайший Жених души моей, Господь Иисус Христос, или своим внушением, или говоря со мною в ясном явлении, как я теперь говорю с вами». Она удостоверяла при этом, что явления большею частью были неосязаемы, иногда же воспринимаемы внешними чувствами тела, так что она телесным слухом слышала обращенный к ней голос.

Екатерина вначале опасалась этих видений из-за подозрения, что они могут быть дьявольскими наваждениями. Но потом сам Христос научил ее отличать Его явления от лживых, обманчивых видений, насылаемых лукавым, которые порождают в душе высокомерие. Его же внушают смирение и заставляют более чтить Того, Кто есть Сам истина и дает истину. Вследствие этого Екатерина так освоилась с видениями, что они сделались главным источником ее духовного развития. Целые часы проводила она с Христом, излагая Ему свои недоумения и внимая Его поучениям.

Молилась ли она или размышляла, читала, бодрствовала или дремала - тем или иным способом она получала утешение в Его видении, иногда даже, «когда она с другими говорила, к ней приближалось святое видение, и она в душе вела с ним беседу, а языком с людьми».

Сначала экстатические состояния происходили только во время уединенной молитвы, потом открыто и при всех, особенно во время богослужения. Глаза ее при этом были закрыты, уши глухи к любому, даже самому сильному звуку, тело неспособно к движению и чувствительности, и скорее можно было сломать что-либо, чем изменить положение тела. Екатерина так устремлялась к небу, что видевшие это утверждали, что она приподнималась над землей.

Люди, оказывавшиеся свидетелями экстазов Екатерины, часто своим неразумным участием или грубым любопытством причиняли ей много вреда. Однажды ее мать, увидев ее в таком состоянии с наклоненной на сторону головой, стала выпрямлять ей шею с такой силой, что едва не сломала ее. Екатерина потом долго ощущала в шее нестерпимую боль.

Жертвой совершенно другого побуждения сделалась Екатерина в Авиньоне. Здесь, среди светского, суетного и маловерующего папского двора, святость жизни сиенской девушки и в особенности ее экстазы воспринимались не однозначно. Желая испытать и вероятно обличить Екатерину, во время одного из экстазов придворная дама под видом благочестия склонилась к ногам распростертой в экстазе девушки и несколько раз проткнула их острой иглой. Екатерина же не проявила признаков боли. Когда Екатерина возвратилась в обычное состояние, то почувствовала такую сильную боль в ногах, что едва могла ступать. Отыскивая причины боли, ее спутницы увидели уколы и запекшуюся на них кровь.

Подобно александрийской мученице, имя которой она носила, Екатерина обручилась с Христом. В это время ей было около двадцати лет. Она чувствовала, что в ее жизни должен произойти решающий перелом и продолжала истово молиться Господу, повторяя: «Сочетайся со мной браком в вере!».

Был карнавальный вечер 1367 г. В эти дни люди имели обыкновение «справлять праздник живота». Шум наполнял город и даже дом Екатерины. Молодая девушка в своей комнатке в тысячный раз, глубоко сосредоточившись, повторяла свою молитву о браке и вере.

И вот перед ней явился Господь, сказавший: «Ныне, когда остальные развлекаются, Я решил отпраздновать с тобой праздник твоей души».

Видение было полное, охватившее зрение и слух: перед ней предстало небесное воинство со святыми, которых она больше всего любила. При звуках псалмов Давида Богоматерь взяла ее правую руку и, протянув к Сыну, просила Его, чтобы Он удостоил ее обручиться с Ним в вере. И Христос надел ей на руку золотое кольцо с прекрасным алмазом и четырьмя жемчужинами и сказал: «Се, Я сочетаюсь с тобой браком в вере, Я - Творец и Спаситель твой. Ты сохранишь эту веру незапятнанной до тех пор, пока не взойдешь на небо праздновать со мной вечный брак». Видение исчезло, по кольцо навсегда осталось на руке. Кольцо было невидимо для других, но не для Екатерины.

Обещание, данное в «Песне Песней», и обещание из евангельских притч о свадебном пире стали для Екатерины реальностью.

В Сиене сохранился обычай, согласно которому в последний день карнавала ни одна процессия и ни одна маска не проходит по улице Фонтебранда, где была отпразднована эта свадьба. На фронтоне дома, где жила Екатерина, до сих пор сохранилась надпись: «Это дом Екатерины, Невесты Христовой».

Подобный характер имели и другие события сокровенной Екатерины. Ее стремления постоянно принимали образы конкретных, переживаемых ею фактов. Однажды на расспросы духовника, заметившего у нее во время причащения необыкновенное волнение, за которым последовал чрезвычайно сильный и продолжительный экстаз, Екатерина рассказала ему, что она перед этим молилась с особенным усердием о том, чтобы Господь отнял у нее всякую собственную волю и даровал ей Свою волю, - и что Он милосердно услышал ее просьбу.

В другой раз, повторяя в своей молитве слова псалмопевца: «Сердце чисто сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня», Екатерина просила Господа взять у нее сердце и собственную волю. В последующем за этим видении явился Христос и, вынув из груди ее сердце, унес с собой. Испытанное Екатериной ощущение было так живо, что она после этого и физически не ощущала у себя сердца. Через некоторое время Екатерина, находясь одна в часовне, увидела Христа среди яркого света, держащего в руке Своей лучезарное сердце, которое Он и дал ей взамен прежнего. На груди ее над сердцем навсегда остался след от полученной при этом раны.

Экстазы сопровождались, однако, жестокими страданиями. Однажды она долго погружалась мыслью в страсти Христовы и, по ее молитве, было дано пережить часть этих страданий - только часть, так как ни одному смертному не было бы по силам испытать на себе все, что перестрадал Искупитель грехов человеческих. Ее сердце воспылало такой любовью к Спасителю, что оно не выдержало напряжения, и, как слабый сосуд, надтреснуло сверху донизу. Это ощущение сопровождалось таким глубоким обмороком Екатерины, что ее считали умершей. Уже пришли, по обычаю, соседки, чтобы утешать мать и сестер, и послали за женщинами, которые одевают покойников. Так прошло четыре часа между тем, что Екатерина потом называла своей смертью и возвращением ее к жизни. Во все это время душа ее бодрствовала познавала тайны божества. Возвращение к жизни было поэтому для Екатерины глубоким горем, и она безутешно и долго из-за этого плакала.

Екатерина вызывала в теле все новые и новые страдания, всем своим духовным существом погружаясь в мысль о страданиях Спасителя. Это ничем не прерываемое устремление переживать страсти Христа выразилось, наконец, в жизни Екатерины в символическом событии - стигматизации. Уже в 1370 г. Екатерина впервые испытала на себе подобное ощущение. Когда она однажды молилась о спасении своих близких и просила знамения, ей было предложено протянуть руку. Исполнив это, она увидела острие гвоздя, приставленное к ладони, и почувствовала такую сильную боль, как будто гвоздь пронзил ее насквозь. Хотя рана другим была невидима, Екатерина всегда ее ощущала и испытывала боль в ладони.

Главное же событие случилось пять лет спустя во время пребывания Екатерины со своей общиной в Пизе. В одно из воскресений Раймунд служил по ее просьбе обедню и причастил ее. Как обыкновенно, она погрузилась после этого в экстатическое состояние. Ожидая ее возвращения к телесной жизни, окружающие увидели, что она вдруг поднялась на колени и протянула руки. Она довольно долго пребывала в таком положении, а затем, как будто пораженная смертельной раной внезапно упала, и только через некоторое время пришла в себя.

Подозвав к себе духовника, Екатерина шепнула ему, что была удостоена принять раны Господа Иисуса Христа. Узрев сходящего к ней с креста в ярком свете Господа, она в порыве души устремилась к Нему всем своим существом. В это мгновение она увидела нисходившие из ран Спасителя пять кровавых лучей и едва успела произнести мольбу чтобы ниспосылаемые ей раны не обнаружились на ее теле, как кровавый цвет лучей превратился в ярко блестящий и они прикоснулись к пяти местам ее тела На вопрос духовника, чувствует ли она в этих местах боль она глубоко вздохнувши, сказала: «Такую сильную в особенности около сердца, что если Господь не совершит нового чуда, то ей кажется невозможным дольше жить с такой болью». Целую неделю после этого Екатерина очень страдала и была близка к смерти.

Религиозное чувство Екатерины берет свое начало в любви и в ней преобразовывается. Любовь к Творцу порождает любовь к творению. Любовь к Христу проявляется у нее в любви к человеку. Она пишет: «Какое другое доказательство нашей любви можем мы дать Христу, кроме сострадательной любви нашей ко всякому творению, имеющему в себе разум?» Эта любовь торжествует у Екатерины над аскетизмом и преобразовывает монашество. Озаренный этой любовью мир утрачивает свою печать отверженности. «Его явления, - говорит Екатерина, - имеют мирской характер насколько мы их делаем таковыми». Любовь украшает мир и делает его достойным внимания. Она считает необходимым любить все явления мира. Но она требует этой любви потому, что только в соприкосновении с миром может проявиться любовь как движущая сила и как вечный источник творческой деятельности. Эту мысль Екатерина выразила в простых словах, которые можно признать девизом ее собственной жизни: «Любовь никогда не остается бездеятельна, но всегда проявляется в великих делах».

Перелом в ее жизни произошел вскоре после обручения. Господь стал постепенно внушать Екатерине влечение к общению с людьми. Однажды, после того как «Он долго читал с нею псалтырь и наставлял «тайнам царства Божия», Он сказал ей: «Ступай, ибо настало время обеда, и твои домашние собираются сесть за стол, поди и побудь с ними, а потом возвратишься ко Мне». Услышав это, девушка со слезами стала умолять Господа, чтобы Он не удалял ее от Себя. Она просила, что если чем-нибудь Его оскорбила, наказать ее тело и выразила готовность содействовать этой каре. «Что мне до их обеда? Разве человек единым хлебом сыт будет? У меня свой хлеб, которого не ведают те, к кому Ты меня посылаешь. Как Ты лучше моего знаешь, я бежала от всякого общения с людьми, чтобы любить Тебя, моего Господа и господина», - говорила Екатерина. Неужели же теперь, когда она сподобилась величайшей милости, нужно ей бросить свое ни с чем несравнимое сокровище и вмешаться в людскую суету, чтобы снова сделаться отверженной? И долго молила Екатерина Господа, чтобы Он дозволил ей, по своей неизмеримой милости, не расставаться с Ним.

Но Господь остановил ее слезы и объяснил, что не намерен ее удалять от Себя, а желает, чтобы Его милость падала не только на нее, но и на других чрез нее. «Ты знаешь, что есть две заповеди любви Моей - любить Меня и ближнего, и Я хочу, чтобы ты исполнила оба эти закона и не на одном, а на двух крыльях вознеслась к небу». Напомнив ей, что она с детства радела о спасении душ, Господь объявил ей, что хочет теперь осуществить ее заветное желание. Но девушка продолжала возражать: «Чем могу я, убогая и во всем немощная, быть полезна душам? Пол мой является препятствием по многим причинам: к нему с пренебрежением относятся люди». К тому же она считала, что стеснена приличиями, «ибо не следует лицам моего пола вращаться среди другого». На что получила ответ: «Разве Я не создал род человеческий, образовав тот и другой пол? Разве Я не ниспосылаю дух свой, куда захочу? Предо Мной нет ни мужчины, ни женщины, ни плебея, ни дворянина, но все равны предо Мной, ибо все одинаково Мои творения. Знай же, что в век этот до того взяло верх высокомерие, в особенности тех, кто считает себя учеными и мудрыми, что справедливость Моя не может более терпеть этого. И Я пошлю к ним женщин, по своему полу мало сведущих и слабых, но много одаренных добродетелью и божественной мудростью для сокрушения их гордыни».

Конечно, этот перелом в душе и в жизни Екатерины совершился не в одно мгновение, не сразу овладело ею сознание призвания, более сложного и мучительного. Противоречие между совершенством мистического подъема души и погружением ее в людские дрязги не раз с болью подступало к сердцу Екатерины, но вместе с тем перед ней все расширялась задача ее мирского призвания и росло значение возлагаемого на нее поручения.

Эта внутренняя борьба, наполнявшая жизнь Екатерины, и этот быстрый рост ее сознания отразились в другом видении, ею пережитом, и более серьезном наставлении. Это поручение находится в связи с тем событием ее жизни, когда сердце надтреснуло от избытка любви, тело казалось умершим, а душа ее видела блаженство спасенных и мучения низверженных в ад.

На Екатерину возлагалась забота о величайших интересах Божиего царства на земле, и ей было поставлено требование, чтобы она, покинув свою тихую домашнюю келью и свой родной город, выступила па широкое поприще общечеловеческих интересов. «Когда душа моя все это узрела, - рассказывала об этом Екатерина духовнику, - вековечный Жених мой, которого я считала мне вполне принадлежащим, сказал: «Возвратись же и укажи им на заблуждения и опасность, им грозящую». Спасение многих душ требует твоего возвращения, и не будешь ты более вести образ жизни, который вела до сих пор, и не будет тебе по-прежнему твоя келья жилищем, даже родной город придется покинуть ради спасения душ. Но Я всегда буду с тобою, Я буду руководить путем твоим и возвращением, ты будешь разносить с собой честь Моего имени и являть печать духа Моего перед малыми и великими, перед мирянами, духовными и монахами, ибо Я дам тебе красноречие и мудрость, перед которыми никто не устоит. И Я поставлю тебя перед лицом епископов и правителей церквей и народа христианского, чтобы по обычаю Моему чрез слабых сломить высокомерие сильных».

Вся историческая деятельность св. Екатерины состоит из подвигов любви и самоотвержения. Ее любовь, конечно, прежде всего проявлялась в милосердии. Как и у Франциска, первым предметом ее милосердия были нищие. Подавая им милостыню, она не знала пределов, отдавала им все до последней рубашки, хотя бы и в зимнюю стужу. Она не жалела в этом отношении ни своего, ни чужого добра и стала раздавать даже отцовское добро. Отец ей в этом не мешал и запрещал мешать другим.

Однажды, когда Екатерина с одной из сестер своей общины возвращалась из церкви, ее остановил нищий и просил прикрыть его наготу. Она велела ему подождать, возвратилась в часовню «сестер» и там сняла с себя нижнюю шерстяную рубашку. Получив это подаяние, нищий стал еще просить, чтобы к шерстяному одеянию она дала ему и полотняное платье. Екатерина велела ему идти вслед за ней и, пришедши, отправилась туда, где хранилось белье отца и братьев, и дала нищему все для него нужное. Но тот продолжал приставать, прося дать еще и рукава к полученной шерстяной рубашке. Екатерина стала искать по всему дому и наконец увидела на вешалке новое платье служанки, отпорола от него рукава и дала их нищему. Но тому все еще было мало. Он стал просить Екатерину одеть и его товарища, который лежал неодетый в госпитале. Екатерина хотела исполнить и эту просьбу, но все, кроме отца, негодуя на ее расточительность, позапирали от нее все свое платье. Екатерина была в большом затруднении, отдать платье служанки она не считала себя вправе, так как та сама была небогата, а снять с себя последнюю рубашку она, конечно, также не решалась, пока наконец «духовная любовь, опасавшаяся дать повод к соблазну», не победила физического сострадания. Екатерина была вознаграждена небесным одеянием, которое принес ей Христос и после которого она, несмотря ни на какую стужу, обходилась зимой, как и летом, одним только платьем. Она не считала себя вправе носить верхнее платье, пока были на свете люди, которые в нем нуждались.

Милосердие ее носило сознательный, разумный характер. Она обладала даром распознавания и потому оказывала щедрую помощь не всякому встречному, а тем, о которых она знала, что они нуждаются, хотя бы они и не просили.

Однажды, когда она лежала больная, с опухшим с головы до пят телом, так что не могла ступить на ноги, ей передали, что по соседству живет вдова с голодающими детьми. Сердце Екатерины изныло от сострадания, и ночью взмолилась к своему Жениху, чтобы Он даровал ей на время столько здоровья, сколько было нужно для оказания помощи бедняжкам. Встав до рассвета, она наполнила пшеницей найденный в доме мешок, взяла вино, масло и все, что могло утолить голод, и рано утром отправилась в путь.

Вначале ноша показалась ей легкой. Однако, по мере приближения к жилищу вдовы, ноша становилась все непосильнее, и она должна была почерпнуть новую силу в молитве. Добравшись наконец до дома вдовы, она нашла, к своему удовольствию, верхнюю половину двери незапертой, так что могла отодвинуть задвижку нижней половины и сложить в сенях свою ношу. Но от шума вдова проснулась, и заметив это, Екатерина, желая остаться незамеченной, хотела бежать. Силы, однако, совершенно оставили ее, и она не могла сдвинуться с места. Тогда Екатерина с грустной улыбкой обратилась опять к своему Жениху: «Зачем же, дорогой мой, ввел Ты меня в такой соблазн? Неужели Тебе угодно обнаружить простоту мою всем живущим здесь и всем тем, кто скоро здесь станет проходить?» К телу же своему она обратилась со словами: «Ты должно двигаться, хотя бы и до смерти утомилось». Так Екатерина дошла или, скорее, доползла до дома, прежде чем совсем рассвело, и упала на постель в изнеможении.

Но милосердие Екатерины проявлялось и в других, более трудных подвигах любви. Она стала «сестрой милосердия» в настоящем, общепринятом смысле этого слова. Она ухаживала за больными и преимущественно за теми, от которых все близкие отказывались - за прокаженными и заразными. Так она проявила высокое самоотвержение во время чумы, свирепствовавшей в Италии в 1374 году.

В уходе за больными со стороны Екатерины требовалось двойное самопожертвование - борьба с физическим отвращением и духовные победы над недоброжелательством и клеветою. Для подавления естественной брезгливости, внушаемой гнойными и зловонными ранами, Екатерина прибегала к таким средствам, что упоминание о них может внушить отвращение. Это был аскетизм в новом и самом высоком смысле этого слова: упражнение не в противоречащих природе лишениях и истязаниях тела, а упражнение тела и души в перенесении физического и нравственного зла для облегчения участи и для блага других.

Екатерина ухаживала в госпитале за прокаженной женщиной, которая в своем нетерпении лишь бранила ее, когда она задерживалась в церкви, глумясь над нею, что она не могла там наглядеться на монахов.

Екатерина вымолила спасение души сестры своей общины Палъмерины, осужденной за ее злобу на мучения ада, и после чего увидела ее душу, очищенную от всякого греха. Она рассказывала об этом: «О, если бы вы когда-либо могли увидеть красоту разумной души, то вы, я не сомневаюсь, готовы были бы подвергнуть себя сто раз земной смерти - если бы это было возможно - для спасения хотя бы единой души; ибо нет ничего на этом земном свете, что могло бы сравниться с душевной красотой».

Еще более натерпелась Екатерина от другой сестры общины мантеллат. Это была вдова преклонных лет, страдавшая раком груди. Болезнь ее, со всеми своими ужасными последствиями, уже так развилась, что кроме Екатерины никто не был в состоянии при ней оставаться. И для Екатерины уход за этой больной становился все труднее. Когда при перевязывании раны, зловоние возбуждало в ней тошноту, Екатерина «наказывала» себя тем, что прикасалась к ране губами. Однажды, когда чувство физического отвращения стало особенно невыносимым, она собрала в сосуд воду, которой омыла гноившуюся рану, и выпила ее.

Озлобленная своим ужасным положением старуха пустила в ход такую обидную для Екатерины сплетню, что начальница общины встревожилась и пришла к больной справиться, откуда она это знает. Затем призвала к ответу девушку, оскорбительными словами допрашивая ее о возведенном на нее обвинении. Кротко и просто, никого не обвиняя, Екатерина уверяла начальницу в своей невинности. Между тем сплетня пошла по городу и о ней узнала мать Екатерины. Она пришла в такое негодование, что потребовала от дочери, чтобы она перестала ухаживать за больной, грозя ей в противном случае не называть ее более дочерью. Успокоив мать, Екатерина твердо продолжала свое трудное дело, ища убежища и находя утешение в своих небесных видениях.

Победа осталась наконец за нею. Входя однажды в комнату больной, она представилась ей осененной ярким светом в ангельском величии. Больная покаялась перед ней и перед начальницей и заявила, что никогда не знала и не испытывала, что такое сладость душевная, кротость духа и небесное утешение до той минуты, когда ей явилась озаренная небесным светом Екатерина.

Уход за больными для Екатерины был только ступенью к другой, более трудной заботе - попечению о душе ближнего. Из сестры милосердия Екатерина сделалась миссионером и с не меньшим рвением, чем от телесного недуга, старалась спасать людей от гибели духовной. Ее забота о душе ближних проявлялась сначала посредством заступничества за них в молитве.

Однажды по улицам Сиены, мимо дома, в котором жила Екатерина, провезли на колеснице двух привязанных к шесту преступников. За их неслыханные злодеяния они были приговорены судом к жестокой казни, и уже по дороге к месту казни палачи мучили их раскаленными щипцами. Но как раньше в темнице, так и на пути к смерти преступники не хотели ничего слышать о покаянии и причащении, а, напротив, ожесточенные мучениями палачей громко кощунствовали. Увидев это, Екатерина опустилась на колени и застыла в молитве. Она увидела вокруг злодеев бесконечную толпу злых духов и не прекращала своей молитвы, пока не добилась прощения преступникам. Когда колесница уже приблизилась к воротам города, преступникам явился Христос, покрытый ранами, призывая их к покаянию и обещая прощение. На глазах у всех приговоренные, вместо кощунства, стали восхвалять Господа, и народ вокруг них стал дивиться происшедшей в них перемене и благочестию их смерти.

После нескольких подобных случаев слава Екатерины так распространилась, что к ней стали прямо обращаться за помощью, когда нужно было смягчить сердце закоренелого грешника. Андрей Наддини, один из сиенских граждан, богатый, но лишенный всякого благочестия, страстный игрок и насмешник над святыней и святыми, стал отказываться на смертном одре от всякой помощи церкви. Напрасны были все старания его приходского священника, напрасно его жена и родственники посылали за разными духовными и благочестивыми лицами - Наддини продолжал упорствовать. Узнав об этом, духовник Екатерины в отчаянии обратился к ней. Был уже поздний вечер, и Екатерина находилась в религиозном экстазе. Только в пятом часу утра она пришла в сознание, и ей смогли передать просьбу духовника. Она тотчас стала опять на молитву, и утром умирающий, побужденный видением Христа, потребовал к себе священника.

Но настало время, когда Екатерина не только издали и посредством молитвы стала утешать и наставлять умирающих. Она сама стала отыскивать их или ее стали приглашать к ним. Ее личное обаяние было так велико, увещания были так пламенны, что она всегда имела успех. Особенно характерен в этом отношении следующий случай.

В Сиене схватили благородного юношу из Перуджии по обвинению в оскорблении одного из сиенских сенаторов и политического строя. При возбужденных страстях этого было достаточно, чтобы приговорить его к смертной казни. Возмущенный несправедливостью и жестокостью приговора, юноша не хотел готовиться к казни, не принимал духовника и «буйствовал, как лев в клетке». Екатерина посетила его в тюрьме, и вот сокращенный рассказ ее о его последних минутах: «Я навестила того, о ком вы знаете, и это доставило ему такую силу и утешение, что он исповедался и привел себя в очень хорошее настроение. И он заставил меня во имя любви Господней обещать ему, что когда настанет время исполнения правосудия, то я буду с ним. Я обещала ему это, и так и сделала. Утром я пошла к нему до того, как раздался колокол, и это его очень утешило. Я повела его к обедне, и он приобщился святому причастию, которому он более никогда уже не приобщался. Воля его была покорна и согласна воле Божией, и в нем осталось только опасение оказаться недостаточно твердым в этом деле. Он просил: «Будь со мной и не покидай меня, тогда мне будет хорошо и я умру довольный». И он держал голову на груди моей. Чувствуя его страх, я говорила ему: «Ободрись, брат мой дорогой, ибо скоро мы пойдем на свадьбу. Ты окунешься в кровь Сына Божия, со сладким именем Иисуса на устах, которое, как я хочу, ты твердо будешь помнить, а я буду ждать тебя на месте правосудия». Тогда он утратил всякий страх, горе на лице его преобразилось в радость; он радовался, ликовал и восклицал: «Откуда мне такая милость, что сокровище души моей хочет ждать меня на святом месте правосудия?!»

Видите, как озарилась душа его, что он назвал святым место правосудия. И он сказал еще: «Я пойду туда радостным и бодрым, и то время, пока я не приду к тому месту, мне покажется как тысяча лет при мысли, что вы меня там будете ждать». Так я и ждала его на месте правосудия».

Положив голову свою на плаху, Екатерина поджидала юношу в непрерывной молитве о даровании ему мира, и сердце ее было так полно данным ею обещанием, что она никого не видела, хотя там стояла толпа народа. «И потом он пришел, как кроткий агнец, и, увидав меня, улыбнулся и попросил, чтобы я его перекрестила. Сделав это, я ему сказала: «Ступай же на свадьбу, дорогой брат мой, скоро ты будешь в жизни вечной». Он опустился на колени с большой кротостью, а я обнажила его шею, наклонилась к нему и напомнила ему о крови Агнца. И уста его только произносили слова; «Иисус и Екатерина». Так он закрыл очи свои в Божием милосердии - последнее его слово было: «Я готов», и я приняла голову его в руки мои».

Отныне, увлеченная своим желанием оказать духовную помощь нуждающемуся в ней, Екатерина оставила свою келью и стала открыто исполнять свое призвание.

Чтобы успокоить взволнованные страсти и произвести в душе спасительный для нее переворот, Екатерине не всегда приходилось ждать потрясающего действия приближения смерти. Скоро личное влияние Екатерины стало обнаруживаться с такой же силой на людях, полных жизни и грозных для жизни других людей.

Время, когда жила Екатерина, представляло в этом отношении немало случаев для ее благотворного влияния. В Италии еще сохранялись остатки прежнего варварства в кровавом самоуправстве. Люди, гордые и склонные к насилию, считали за молодечество личной расправой кончать свои споры и мстить убийством за обиду, что, конечно, вызывало новую обиду и новое убийство. Так всякая ссора плодилась до бесконечности.

В дни Екатерины в Сиене приобрел такую известность некий Нанн, который, «по дурному обычаю отцовскому», одновременно поддерживал несколько распрей, чрезвычайно коварно подстраивая своим врагам засады. Лица, которые должны были опасаться его мести, зная его хитрость, не раз выставляли посредников, но он всегда чрезвычайно ловко уклонялся от всякого примирения для того, чтобы иметь возможность довести до конца свою вендетту. Зная об этом, Екатерина очень желала поговорить с ним, но он «избегал ее, как змея - факира». Наконец одному благочестивому отшельнику из августинцев удалось взять с него обещание, что он повидается с Екатериной, причем Нанн, однако, сделал оговорку, что он ничего не исполнит из ее увещаний. Он действительно явился к Екатерине и, не застав ее дома, в разговоре с духовником объяснил причину своего посещения и свое намерение не отступиться ни от одной вендетты. Он уже собирался уходить, когда к его огорчению возвратилась Екатерина, он повторил ей то, что говорил духовнику. Не долго, однако, происходило его свидание с Екатериной, как он обратился к ней со словами: «Не хочу быть невежей и во всем вам отказать. У меня на руках теперь четыре вендетты, и одну из них вы можете уладить, как хотите». Сказав это, он встал, чтобы уйти, но вдруг почувствовал, что с пренебрежением сказанное им слово о готовности на мир наполнило его душу неведомым ему теплом. Внутреннее волнение, наконец, прорвалось слезами. Он бросился на колени перед Екатериной и обещал ей не только удовлетворить ее желание в данном деле, но исполнить всякое ее приказание. По прошествии некоторого времени он подарил ей свое палаццо в окрестностях Сиены под устройство женского монастыря, которому Екатерина дала название Св. Марии, Царицы Ангелов.

Брат Габриэле да Вольтера был провинциалом ордена францисканцев и верховным инквизитором Сиены. Он считался одним из самых знаменитых богословов и проповедников того времени в Италии. Вместе с другим известным богословом Джованни Тантуччи он решил проверить слухи о мудрости Екатерины и стал спрашивать ее о сложных проблемах богословия и Священного Писания.

Сначала Екатерина спокойно отвечала, потом, в свою очередь, обратилась к спрашивающим с нежностью, разящей, как меч, напомнив им о том, что наука может ввергнуть в гордыню тех, кто ею обладает, тогда как единственное, что стоит знать, это наука Креста Христова. Брат Габриэле был человеком образованным и утонченным. Говорили, что он живет роскошно, как кардинал, и что он приказал разрушить стены трех келий, чтобы построить из них себе одну. Его кровать была покрыта периной и отгорожена шелковым пологом, на полках размещалась маленькая, но драгоценная библиотека стоимостью в сотни дукатов. Екатерина продолжала говорить, насколько бесполезна и опасна жизнь того, кто заботится о внешней оболочке, а не о сути, когда вдруг собеседник ее извлек ключ из кармана и спросил у спутников сиенской монахини: «Не сходит ли кто-нибудь в мою келью, чтобы продать все и раздать полученные деньги бедным?» Что и было выполнено.

Впоследствии он отказался также от всех занимаемых им постов и стал монахом-прислужником в монастыре Санта Кроче во Флоренции.

Благотворное влияние Екатерины на нравы ее родного города и сила ее личного обаяния наглядно засвидетельствованы непосредственным отзывом очевидца - Стефана Маккони - впоследствии одним из ее биографов. До 1376 года он лично не был знаком с Екатериной, хотя они и жили в одном и том же городе и слава ее уже распространилась по всей Тоскане. Но, «погруженный в волны мирского потока», Стефан Маккони не чувствовал никакого желания с нею познакомиться. В это время, однако, случилось, что род Маккони «без всякой вины со своей стороны» попал в распри с другим, гораздо более могущественным родом. Тщетно было старание нескольких влиятельных граждан установить между ними мир - они ничего не были в состоянии добиться от противной стороны.

В этих затруднительных обстоятельствах Стефану пришла мысль обратиться к Екатерине за получением мира. «К удивлению моему, - рассказывает Стефан, - она приняла меня не как робкая девушка, как я ожидал, но с полной любовью, как бы она приняла родного брата, издалека к ней возвратившегося». Как она всегда поступала с людьми, обращавшимися к ней, она убедила сначала Стефана покаяться в грехах и исповедаться, а потом, узнав причину его посещения, сказала ему: «Ступай, дорогой сын мой, уповай на Господа и предоставь мне свое дело. Я буду хлопотать, пока не доставлю тебе самого прочного мира».

Екатерина скоро исполнила свое обещание, но пока продолжались ее хлопоты, Стефан посетил ее несколько раз и с каждым разом чувствовал, какая в нем происходит перемена к лучшему. Поэтому, когда она его попросила, чтобы он под диктовку стал писать ее письма, то с радостью на это согласился. Когда Екатерина отправилась к папе в Авиньон, он получил возможность остаться при ней как ее спутник и секретарь, покинув родителей, семью и родню.

Таким образом, этот светский юноша принес все в жертву для Екатерины, считая единственным блаженством ее присутствие. Два года спустя он по ее указанию и желанию, высказанному на смертном одре вступил в картузианский орден, который она для него выбрала, принимая во внимание его скромный характер и любящую натуру.

Молва о Екатерине стала распространяться по всей Тоскане. Невеста Христова сделалась ангелом мира для своей родины, и все чаще и чаще стали к ней обращаться горожане Сиены, чтобы с ее помощью прекращать свои кровавые распри. И вскоре примеру горожан последовали воинственные дворянские роды в окрестностях Сиены и стали приглашать ее в свои замки. Так в Рокке, замке могущественных Салимбени, ей пришлось, кроме умиротворения распрей, хлопотать о прекращении какой-то семейной драмы. Дело это так затянулось, что близкие к ней лица начали беспокоиться и звать ее в Сиену. Даже синьория сиенская поддалась наговорам и, заподозрив, что Екатерина может перейти на сторону дворян, противников республики, потребовала ее возвращения в Сиену. Своей матери Екатерина кротко отписывала: «Если бы вы знали, в чем дело, вы сами бы мне приказали остаться. Я здесь для того, чтобы предотвратить большой соблазн, если только это будет мне по силам». Знакомых своих она укоряла за их малодушное недоверие к ней, заявляя им, что она доведет до конца начатое ею благое дело, несмотря ни на что: «Нравится ли то лукавому или нет, я буду стараться посвятить жизнь чести Божией и спасению души, во всем свете и в особенности в моем родном городе. Очень стыдно гражданам Сиены думать и воображать, что мы сидим здесь, чтобы заключать договоры для пользы владений Салимбени или каких-нибудь иных родов». В особенности же замечателен ответ убежденной в своем призвании девушки правительственной синьории: «Дорогие братья и светские синьоры во Христе! Я, Екатерина, рабыня рабов Иисуса Христа, пишу вам в мысли о драгоценной крови Его, с желанием видеть в вас мужественных людей, а не трусливых правителей, как собственного мира, так и мира, порученного вам. Я того мнения, что рабский страх лишает сердце свободы и благородства и не дает нам жить и действовать как разумным людям, но уподобляет нас животным. Ибо рабский страх происходит и вытекает из себялюбия, и как опасно себялюбие, это мы видим и на правителях, и на подданных, и на монахах, и на мирянах и на всякого рода людях». Описав, к чему ведет этот рабский страх подданных и правителей, Екатерина напоминает, что такого рода страх был причиной смерти Христа, ибо Пилат предал Его, опасаясь потерять свою власть. Она желает своим синьорам истинного страха Божия, который побуждает скорее избрать смерть, чем поступить несправедливо по отношению к Богу или ближнему.

Отвечая на письмо синьоров, она благодарила их за любовь к согражданам, о мире которых они пекутся, и за участие к ней, недостойной того, чтобы они требовали ее возвращения. «Я же, насколько мне поможет дух святой, склоню голову в повиновении вам, всегда ставя волю Божию выше воли человеческой. Поэтому я не вижу, чтобы я могла сейчас вернуться к вам ввиду дела, которое мне нужно исполнить в интересах монастыря св. Агнессы и для того, чтобы заключить мировую между племянниками мессира Спинелло и сыновьями Лоренцо, о которой вы уже давно и безуспешно ведете переговоры. Поэтому я бы не желала, чтобы она не состоялась вследствие моего нерадения и отъезда... я поспешу, однако, возвратиться, как только будет можно, если Господь будет милостив. Будьте только, как и все прочие, терпеливы и не допускайте в себе мыслей, идущих от лукавого».

Все чаще и чаще обращались к Екатерине со своими нуждами не только частные лица, но и государственные люди и синьории итальянских городов, все значительнее расширялся круг ее переписки и все чаще ей самой приходилось ради дел мира и блага ближних выезжать из Сиены. Так она получила в 1375 году приглашение приехать в Пизу, где многие лица, монахи и миряне, в особенности же инокини, не имевшие возможности приехать к ней, желали ее видеть и слышать ее поучения. Чтобы более убедительно повлиять на нее, ей писали, что ее приезд будет великим благом для души многих людей. И хотя Екатерина всегда избегала переездов, была вынуждена уступить стольким просьбам. В силу данного ей таким образом поручения, она и отправилась в Пизу, где была принята правителем с большим почетом и где она решилась выступить проповедницей в монастыре цистерцианцев на острове Горгоне. Здесь в Пизе, бывшей в то время морской державой и важным торговым и политическим центром, она имела больше возможностей познакомиться с великими интересами своего века и с выдающимися деятелями. К ней, например, здесь обратился заехавший в Пизу на пути в Авиньон посол кипрской королевы, чтобы просить там папу о помощи против турок, и изложил ей положение дел на Востоке. Здесь созрела религиозно-политическая мысль Екатерины и перед ней прояснились три великие задачи, которые она надеялась для блага церкви и мира осуществить посредством папской власти и которые отныне составляют содержание ее дальнейшей жизни.