Главная / Великие облики / Аспазия Милетская и Перикл

АСПАЗИЯ МИЛЕТСКАЯ И ПЕРИКЛ

Р.Я. Рудзитис

Рихард Яковлевич Рудзитис (1898-1960), латышский философ и руководитель Латвийского общества Рериха, журналист и издатель был прежде всего поэтом — искателем красоты и гармонии, истинного смысла жизни. Этим и объясняется его ранний и глубокий интерес к Древней Греции и её мыслителям, труды, которых он начал изучать ещё в бытность свою студентом философского факультета Латвийского Университета. Он заканчивает его в 1931 г., защитив дипломную работу о метафизическом аспекте категории прекрасного. Уже в 1927 г. в переводе Р.Рудзитиса появляются стихи поэтов Древней Греции — Сафо, Алкея, Мелеагра, Гомера. Свою книгу «Мелодии пчёл» он сопровождает очерком о древнегреческой культуре и поэзии. И в его собственной поэзии рано появляются ритмы и образы Древней Греции. А в трёх номерах журнала «Неделя музыки» в 1927 г. была напечатана его статья о роли музыки в воспитании древних греков.

Особенно близок Рудзитису мир идей Платона, его воображение занимает то время, когда жили Перикл, Аспазия, Анаксагор. Его восхищают величественные и дерзновенные образы Аспазии и Гипатии, как и другие, близкие нам по времени великие женские облики — Е.П.Блаватская и Е.И.Рерих.

Работа об Аспазии Милетской и Перикле, предлагаемая вниманию читателя, написана в 1947 г. И написана она человеком, познавшим связь времён, прочувствовавшим тяжесть того тернистого пути, который становится уделом великих.

Рукопись была изъята сотрудниками КГБ при обыске во время ареста Р.Рудзитиса в 1948 г. и уничтожена. Долго горевал он, считая рукопись погибшей, пока кто-то из друзей не принёс ему однажды пропавшую работу, переписанную в своё время чьей-то заботливой рукой. Перепечатанная Метой Пормале на старенькой машинке, когда-то принадлежавшей Обществу, и переведённая на русский язык руководительницей группы рериховцев из Даугавпилса Фелицией Осташовой, она радовала многих и многих и в Латвии, и за её пределами. А теперь с этой рукописью могут познакомиться читатели журнала.

Юность Аспазии утопает в красоте синевы Ионического побережья Малой Азии. О рассвете жизни этой царственной женщины Эллады история молчит, и сведения о годах духовной зрелости чаще всего тоже искажены. Известно только, что она происходила из Милета и была дочерью некоего Аксиоха. C 1044 года до Р.Х. ионяне, древнегреческое племя, начинают колонизовать побережье Малой Азии. Там они выбирают самые прекрасные места, можно сказать, райские уголки. Иония стала местом культуры и торговли между Азией и Европой, и там шумели особые ветры свободы. Соприкосновение с чужими дорогами и духовными накоплениями других народов подняло культуру Ионии и создало её могущество. Из Ионии, которую можно считать колыбелью греческого искусства и науки, происходили многие великие философы, назовем хоть имена Анаксагора или Гераклита. Её литература и поэзия дала немало творческих импульсов позднейшей греческой литературе. Духовным центром Ионии был Милет — родина первых мудрецов. В 494 г. до н.э. его заняли персы (после того, как против их владычества восстали ионяне) и разрушили город до основания. После этого борьба с персами перенеслась на континент Европы, в самую Грецию. Опасность, угрожавшая всему греческому народу, объединила более сознательные греческие племена против общего врага родины. Последовали славные Марафонская и Саламинская победы, которые освободили Элладу от восточного деспотизма и открыли небывало широкую дорогу для духовного развития греков. Наконец, победа Кимона у Эвремедона в 469г. вернула свободу на время также малоазиатской Ионии. После больших решающих войн, которые раскрывают духовный потенциал всего народа, омывают его сознание, наступает новая мощная волна возрождения и гуманизма. Так произошло и в Греции, когда кончились Персидские войны.

Кто знает, что пережила Аспазия в своем раннем детстве, будучи очевидицей трагедии своего родного города Милета. Осталась ли она в разрушенном городе или временно вместе с толпой беженцев покинула родину, кто знает? Многих жителей увели враги в плен. Конечно, разрушения, вызванные войной, скоро были ликвидированы, но полностью былой мощи Милет уже не вернул. Духовная гегемония постепенно перешла к Афинам. Может быть, именно это явилось причиной тому, что Аспазия в жажде своего духовного роста и образования, предприняла дальнее морское путешествие в сердце Эллады. Она бежала из тесного, замкнутого круга туда, где открывались бесконечные горизонты. Там возможно было более тесное общение с известными деятелями культуры, можно было учиться и переживать моменты глубокого восторга и подъёма духа. Может быть, она направилась туда в сопровождении своего отца, также можно допустить возможность, что удобный случай попасть в Афины ей представил архитектор Гиподам — уроженец её города, который потом и сам переселился в Афины.

Тот факт, что Аспазия, как женщина, не боялась предпринять дальний путь в незнакомую страну и на новой родине вскоре оказалась в центре духовной культуры, доказывает уже то, что она была женщина бесстрашная и духовно независимая и, вероятно, была воспитана в духе свободных и демократических взглядов. Не знающая предрассудков, свободная, смелая женщина, ломающая традиции, которые греческую женщину превратили в рабыню своего дома, Аспазия в консервативных кругах Афин вызывала противодействие, и злые языки стали её называть то гетерой, то ещё хуже. Но так клеветали во все времена на каждую женщину только за то, что она не боялась поднять огненное знамя духа. Притом гетерами в те времена часто называли благородных девушек, получившую хорошее общее и музыкальное воспитание, ломавших старые предрассудки, не избегавших духовного общения с мужчинами.

Нужно сказать, что после Персидских войн просвещение, которое уже созревало в Ионии, перешло в Афины и увлекло за собою все возвышенные души. Своё самое яркое проявление духовного возрождения достигло при Перикле. Началась также эмансипация женщин. Положение женщины в Греции, во время Персидских войн, было действительно незавидное. Хотя в школах твердились гекзаметры Гомера, но давно был забыт идеал женщины, созданный им. Гомер представлял её, как существо, имеющее равные права с мужчиной, его подругой жизни, товарищем в борьбе. А теперь мир женщины ограничивался тесными, узкими домашними условиями. В то время мужчина Афин большую часть дня проводит обычно вне дома, на государственной и общественной работе, больше на площадях, участвуя в политических, культурных и также философских диспутах, живёт полной жизнью, женщина же чахнет дома, то разукрашенная как кукла, то погруженная в мелкие хозяйственные заботы. С внешним миром девушка знакомилась лишь при посещении храма, либо принимая участие в религиозных празднествах. Греческая женщина была под постоянной опекой: опекуном девушки был отец, жены — муж. Юридические права были для неё сужены до минимума. Идеал женщины того времени — тихая, застенчивая, деятельная как пчела. Муж реже всего спрашивал совета у своей жены. От женщины требовалась верность, мужу разрешалось всё.

Духовный ренессанс внёс свет также в сознание женщины. Она начала сознавать своё униженное положение, пробуждалась беспокойная жажда выбраться из узких, замкнутых границ, выступать рядом с мужчиной как равная и на общественном поприще. Эмансипация женщины выражалась, главным образом, как желание освободиться от застывшей, навязанной предрассудками морали и как стремление к духовной культуре. В греческие трагедии того времени женщина вошла с благородством своего духа, как героиня. Вспомним Антигону Софокла, которая в огненном сострадании к своему павшему в сражении брату не побоялась противопоставить закону, писанному руками людей — божественный закон сердца. В сочинения Эврипида женщина заняла выдающееся место. Поэтессы выражали духовные традиции Сапфо, знаменитой уроженки о.Лесбос. Строителей культуры эпохи обдало волной гуманизма. Также и в рабе стремились видеть человека. Софисты рабство объявили безнравственным учреждением. Всё это создало перелом также и во взгляде на женщину.

Некоторые исследователи в трагедии Эврипида «Медея» в одной хоровой речи усматривают намек на Аспазию (Эврипид ведь знал её лично): а именно, здесь греческая женщина высказывает словами хора стремление к высокой образованности и также подчёркивает способности, данные ей природой, — духовно развиваться подобно мужчине.

«Я часто стремилась умом исследователя углубляться и познавать, участвовать в спорах. Больше, нежели женщине подобает, постигать. Музы доступны и нам.

Хотя и не всем дан лик мудрости: немногим она улыбается. И всё же Музы не чужды и женщине».

Так и Аспазия в своих героических порывах к знанию не останавливалась ни перед какими трудностями. Для того времени было чудом, чтобы женщина, как бы она ни была одарена, получила бы такое основательное образование в области культуры и философии.

У древних греков понятие воспитания имело широкий диапазон. Это было служение Музам. Духовное просвещение подразумевало у них не только художественное, но и научное образование.

Ибо все элементы воспитания должны были создавать гармонию духа и тела человека. И в гармонии греки искали музыкальное благозвучие. Даже в логическом ходе диалогов Платона изумляет мелодичный ритм мысли. Греки ведь признавали нравственное и воспитательное значение музыки гораздо больше, нежели человек нашего времени. Вспомним, что для Пифагора музыка была лучшим лекарством и профилактикой. Поэтому греки с самых малых лет старались развивать в ребёнке музыкальное чутьё и чувство гармонии. Нужно всё-таки сказать, что в Афинах такое государственное воспитание получали до сих пор только мальчики, в то время как девочки ограничивались домашним образованием, главным образом, под руководством матери или образованного невольника.

По всей вероятности, в Милете для женщины и в этом смысле были другие, более свободные условия. Ибо недаром Аспазии воспитание дало чарующую музыкальность духа. И все же, хотя она и унаследовала возвышенные и прочные основы из золотой сокровищницы духа Ионии, ещё больше она выросла и утвердилась в понимании красоты в семье великих духов Афин.

В Афины, которые в то время стали превращаться в центр духовной культуры Эллады, Аспазия попала около середины 5-го века до Р.Х. Может быть, с помощью упомянутого Гиподама у неё возникли культурные связи и широкие знакомства. Притом, возможно, она уже в Милете была человеком с общественным положением, будучи в доме своего отца Аксиоха. Широким общественным возможностям Аспазии благоприятствовало также то, что она была одарена необыкновенным даром слова. У неё, как у женщины, не было возможности в то время выступать наравне с мужчиной на площадях и в учреждениях с речами, но одно она всё же могла и имела на это право — обучать искусству красноречия тех мужчин, которые желали приобрести это умение для государственной службы и для народных собраний. Чтобы добиться успехов (а в то время слова имели внушительную силу, особенно в политике) нужно было уметь говорить связно, благозвучно, остроумно, с убеждением и энтузиазмом, речь должна была быть построена по законам логики. Известно, что искусство риторики высоко ценили в Афинах. Из античной литературы мы знаем целую плеяду известных ораторов. И вот Аспазия стала в Афинах, можно сказать, профессором риторики. Ей, как учительнице красноречия, посвящен приписываемый Платону диалог «Менексен». Хотя он выдержан в известном стиле пародии, однако суть упомянутых здесь свидетельств хорошо характеризует то, что античный мир исключительно оценивал дар речи Аспазии и влияние её духовной личности, и что он её включал в число учителей великих людей Афин.

В начале диалога Сократ утверждает, что учителем у него «была та, что совсем неплохо разбиралась в риторике и вдобавок обучила многих хороших ораторов, среди них — выдающегося оратора эллинов Перикла, сына Ксантипа». Самого себя Сократ называет её «старательным учеником в этом деле», который в молодости с жаждой знаний слушал её. Далее Сократ приводит речь, которую как будто Аспазия сказала в честь погибших на войне. Эта речь сама по себе не кажется чем-то особенным, и мы также не знаем, сколько сохранилось от сути её, и всё же, если бы автором её не были ни Аспазия, ни Платон, и не сам Сократ, она ценна тем, что здесь имеются прекрасные места, которые могли бы хорошо охарактеризовать и сущность самой Аспазии.

«Древняя пословица «ничего сверх меры» представляется прекрасной, ведь это в самом деле очень хорошо сказано.

Ни в радости и ни в горе не надо терять чувство меры. Если бы нам сейчас надо было даже умереть, не нужно слишком поддаваться ни беспокойству, ни страху».

«Ведь государство растит людей, прекрасное — хороших, противоположное — дурных».

«В городах, где государственные устройства отклоняются от нормы — таковы тирания и олигархия, города эти населяют люди, считающие других либо своими господами, либо рабами. Мы же и все наши люди, будучи братьями, детьми одной матери, не признаём отношений и рабства между собою; равенство происхождения заставляет нас стремиться к равным правам для всех, основанным на законе, и повиноваться друг другу лишь в силу авторитета доблести и разума».

Разве это не новая весть гуманизма и демократии, ещё не привычная и неудобная для сознания той эпохи, которая решительно обращается против морали неравенства господ и слуг. В античном мире, может быть, первый раз так смело прозвучало самое человечное слово — Братство! Уже хотя бы поэтому мы можем судить и чувствовать, какие далекие горизонты Аспазия открывала своим ученикам и друзьям! Выслушав из уст Сократа речь Аспазии, Менексен говорит: «Действительно, какой высоко одарённой должна быть эта Аспазия, если она, будучи женщиной, способна сочинить такие речи».

«Если не веришь, следуй за мной, и ты услышишь, как она говорит»,— отвечает Сократ.

«Я часто встречался с Аспазией,— произносит Менексен,— и знаю, какова она».

Возможно, что Сократ был ещё юношей, когда он познакомился с Аспазией. Может быть, это случилось и позднее, при «дворе» Перикла. Однако не подлежит сомнению, что, дав ему знания по риторике, Аспазия значительно повлияла также на философское развитие молодого Сократа. Ибо недаром Сократ с большим уважением называет свою учительницу мудрой. Услышать это из уст непревзойденного в мудрости Сократа является величайшим признанием, какое когда-либо получала античная женщина. Думаем, что Аспазия была для Сократа в известной степени авторитетом не только в искусстве риторики, но также в философских и этических вопросах. Очевидно, диалектический метод Сократа был и методом Аспазии. Цицерон, по словам ученика Сократа Эсхина, упоминает разговор Аспазии (дата которого была вымышленной) с Ксенофонтом о браке и образовании жены непосредственно по этому методу. Также в диалоге самого Ксенофонта «о хозяйстве» Сократ, спрошенный своим собеседником, как воспитать хорошую жену, советует ему идти к Аспазии, которая всё это гораздо лучше объяснит (Экон.3,15).

Как видно и Перикл в первой половине своей политической карьеры учился риторике у Аспазии и, таким образом, ближе с ней познакомился и подружился. Так упоминает легенда. На самом же деле Перикла привлекли к этой возвышенной женщине её необычайная образованность, её звучание всеми аккордами духа и её красота. Каким чарующим должно было быть это существо в нежно фиолетовом, цвета фиалок, хитоне, которое воплощало в себе идеал истинной гармоничной греческой женщины.

Перикл искал в каждом выдающемся гражданине Афин сотрудника, а в избранных, наряду со знаниями, жаждал видеть тоже величие духа. Услышав о мудрой, смелой и свободной женщине Аспазии, не боявшейся быть равной среди свободных мужчин, не мог пройти мимо, не постучав у её дверей. Может быть Аспазия сама приходила к нему со своими советами и планами. Так первая встреча уже несла с собой скрытую, непреодолимую симпатию.

К Периклу можно полностью отнести пересказанное бессмертным философом Сократом слова одной мантинеянки Диотимы из сочинения Платона:

«Самое же важное и прекрасное — это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это умение рассудительностью и справедливостью.

Человек особенно рад, если прекрасное тело встретится ему в сочетании с прекрасной, благородной и даровитой душой. Он особенно радуется такому единству и горячо полюбит её».

Распустился огненный цветок. Это было нечто большее, нежели только игра чувств. Это было что-то более величественное, нежели то, что люди называют любовью. Это была возникшая на вершинах духа неразлучная дружба двух великих людей.

Не знаем семейной драмы Перикла. Он был уже женат на какой-то вдове. Знаем только, что у него с первой женой было мало общего, что их брак не был счастливым. Перикл развёлся с ней и выдал её замуж за другого, с её же согласия. Не знаем психологических мотивов, и для того, чтобы это понять, их нужно рассматривать с точки зрения той эпохи, когда и к семье был иной подход, нежели в наше время. Не знаем также, что пережил сам Перикл. Также не известно время развода, может быть ещё до знакомства с Аспазией.

После того, вероятно, около 450 года до н.э., Аспазия стала женой Перикла. Историки добавляют, что в этих узах закон духовной симпатии победил юридические права. Их брак с точки зрения того времени нельзя было признать вполне законным, так как Аспазия была чужестранкой. И по закону, который в своё время будто бы сам Перикл восстановил, дети от таких браков не получали прав Афинских граждан. Когда Перикл женился на Аспазии, ещё были живы его два сына от первого брака, воспитывать которых теперь продолжала Аспазия. Кроме того, Перикл принял ещё двух приемных сыновей. А от его брака с Аспазией родился «Молодой Перикл».

Теперь несколько слов о самом Перикле. Перикл, сын Ксантипа, который когда-то победил персов при Микалэ, происходил из самых влиятельных аристократических кругов Афин. Также и мать его Агариста принадлежала к знаменитому «знатному» роду Алкмеонидов, которому в истории Афин выпала видная роль. Между прочим, дядя матери Клисфен, после свержения тирании в Афинах, своими смелыми реформами содействовал согласию в стране и расширил права народа. Перикл же, подобно своему отцу, примкнул к демократической партии, но пошёл ещё дальше, признав, что народ достаточно созрел, чтобы с его помощью он смог взять бразды правления в свои руки и обеспечить благополучие и поднять культуру.

Приблизительно в то же время, когда Перикл заключил свой жизненный союз с Аспазией, он, будучи вождём демократической партии, сначала вместе с Эфиальтом, который был старше его, фактически уже руководил жизнью Афинского государства, но как первый стратег правил Афинским государством только с 443-го года до н.э. и до самой своей смерти в 429 году до н.э.

Перед появлением на свет Перикла, его мать видела сон, что она родила льва и, спустя несколько дней, родился Перикл. Действительно, Перикл обладал львиным мужеством и энергией. Как государственный деятель, одарённый гениальной интуицией, Перикл возродил политическую жизнь Афин и культуру, вызвав её небывалый расцвет. Не напрасно страницы истории повествуют о веке Перикла как золотом веке в истории Эллады. Это была эра не только чудесного архитектурного и художественного творчества, это был также высочайший взлёт научных исканий и утончённых философских мыслей. Эпоху эту можно сравнить разве только с эпохой владыки Индии Акбара, который тоже реализовал возможный для человека универсализм и великий синтез духа...

После поражения персов при Платеях, в 478г. до н.э., Афины заключили со многими небольшими греческими морскими государствами так называемый Афинский союз, с местопребыванием союзников на острове Делос. Чтобы союз представлял всю Элладу, в нём ещё не доставало многих государств, главным образом Спарты. Первое место в этом союзе принадлежало Афинам, влияние которых со временем сильно возросло. Перикл уже окончательно обеспечил гегемонию Афин над союзниками. Когда в 450 году до н.э. союзная касса была переведена из Делос в Афины и помещена в храме Парфеноне, союзные государства и экономически подчинились Афинам. В Афинах со временем образовалась огромная армия чиновников, живущая за счет союзников. Организовали также сильное войско и флот для защиты всего союза. Перикл стал платить постоянное жалование не только чиновникам (исключая стратегов), но и войску, таким образом материально обеспечивая широкие, особенно же малосостоятельные слои населения Афинского государства. Главенство Афин и бремя налогов вызывали иногда у союзников тревогу, а некоторые маленькие государства, используя каждую политическую ситуацию, пытались восставать.

Чтобы продемонстрировать миру могущество Афинского государства, а также «храбрость и бесстрашие афинян, когда они свободно ходят по всем морям, становясь властителями морей», Перикл в 427 году до н.э. вывел свою флотскую экспедицию на побережье Чёрного моря, где уже были греческие города. Конечно, кроме намерения укрепить влияние Афин, у экспедиции были также торговые и колонизаторские цели. Перикл посылал колонистов в Херсонес и другие места, во-первых, чтобы улучшить жизнь нуждающихся классов и также, чтобы освободить Афины от нежелательных элементов, во-вторых, чтобы укрепить далеко за пределами государства силу греческого влияния. В 444 году до н.э. Перикл основал снова на Аппенинах целый ряд колоний. Властвуя над морскими путями, у афинян возникли обширные торговые связи со всеми доступными им цивилизованными государствами того времени.

«В Афины со всего мира стекаются блага других стран и мы можем пользоваться ими также легко, как и благами своей земли»,— говорил Перикл. Обширные торговые предприятия сильно повышали благополучие граждан Афин.

Как истинный вождь народа, которого, по свидетельству Плутарха, одухотворяли действительно возвышенные и благородные намерения, Перикл лелеял пламенное чаяние сплотить всю Элладу, расколотую на мелкие, часто враждебные государства, в одну крупную национальную административную единицу, с единой сильной центральной властью под управлением Афин. Он хотел созвать в Афинах очень широкий конгресс, где были бы представители от всех эллинских стран и из Египта, и из Азии. Там обсуждали бы политические и религиозные вопросы, которые касались всех греков.

С этим намерением Перикл разослал по греческим малым государствам и колониям своих делегатов с приглашением прибыть на собрание. Но Периклу пришлось пережить тяжёлое разочарование: конгресс расстроился из-за сопротивления Спарты. Спарта, находящаяся впереди всех государств Пелопоннеса, всё время смотрела с завистью на могущество и влияние своей соперницы; кроме того, антагонизм вызвало само политическое устройство Афин: в Спарте господствовали аристократы, которые с неприязнью смотрели на широкие демократические реформы соседнего государства. Для того чтобы мирным путём одолеть своего главного противника, всё время обособлявшегося от Афин и нередко даже от всего общего греческого дела, переходя иногда даже на сторону персов, Перикл неоднократно пытался заключить мир со спартанцами, с которыми у него вновь и вновь возникали столкновения. Наконец, в 445 году до н.э. оба государства заключили так называемый 30-летний мир. Это ценное мирное время Перикл использовал для самого напряженного строительства, хотя этот мирный договор был, по большей части, внешним: Спарта внутри своего государства продолжала обособляться, что позднее и кончилось для Афин трагически. Это, разумеется, чувствовал и сам Перикл, поэтому он старался всё больше объединять и укреплять своих союзников, вводить у них также демократию и, где возможно было, успокаивать договорами и привлекать к Афинам ещё новые государства. Он знал, что Афины должны быть хорошо подготовленными к возможной войне со Спартой.

Так уже с самого начала, когда Перикл стоял у кормила правления в Афинах, он всеми силами стремился реализовать дело мира. Но как раз ему, миротворцу и строителю, так же как другим великим государственным вождям Акбару и Марку Аврелию, выпало пережить много войн. Но и они велись с целью укрепления внутреннего строительного единства.

Перикл был также выдающимся военачальником, обладавшим большим героическим мужеством и хладнокровием. В своих военных походах на море, он, главным образом, действовал стремительно и одерживал победы. Как рассудительный стратег, он был осторожен, ибо берёг воинов. Он даже вводил новшества в военном искусстве, употреблял, например, новые осадные машины. Он не предпринимал ничего такого, что не было бы абсолютно необходимо. Почувствовав превосходство противника, он медлил и отступал. Реже применял сухопутные войска, чаще свой несравненный по тем временам Афинский флот. Он боролся против честолюбия своих полководцев, желавших завоевать авантюрными набегами чужие земли. Освобождать союзников от неприятеля, наказывать отступников и бороться с главным противником — Спартой — в этом состоял смысл его военных действий.

С другой стороны, Перикл посвящал все силы для широкой демократизации самого Афинского государства. В его время окончательно образовался демократический строй в своей классической форме.

Но планы Перикла были ещё несравненно шире. Он укрепил Афины не только политически, но и мечтал сделать Афины настоящим светочем всей Эллады, центром всей мировой культуры и красоты того времени. Гениальной рукой он преобразил весь внешний вид Афин.

Из непривлекательного в прошлом да ещё разрушенного персами городка, Афины превратились в большой город мирового значения, который высокой духовной культурой и блеском цивилизации затмил все остальные города Эллады. Перикл своей огромной духовной энергией воздвиг, поистине, бессмертный памятник человечеству. Он украсил Афины многими сооружениями дивной гармонии, художественными образами которых не перестают веками с благодарностью восхищаться поколения всех народов. Для их создания Перикл приглашал на помощь самых выдающихся мастеров Эллады в области художественных ремёсел. Там были как зрелые, так и совсем молодые таланты, которых вдохновил и сплотил в напряжённом энтузиазме мощи труда также гений великого друга и советника Перикла ваятеля Фидия.

Фидий (500-438 до н.э.) был поистине универсальным мастером в искусстве. В позднейшее время сравниться с ним мог только великий дух бессмертного Леонардо да Винчи. Талант Фидия вырос из живописи. В ваянии он мастерски использовал любой материал: мрамор, слоновую кость, золото, драгоценные камни, он был выдающимся литейщиком меди, ему доступна была даже пластика малых форм. Влияние его было настолько велико, что историки искусства говорят об эпохе Фидия. Имя Фидия упоминали с благоговением не только в позднейшие времена, но с почтением произносили многие свидетели античной культуры. Например, о его шедевре — статуе Зевса в городе Олимпии, которую древние писатели, наряду с пирамидами Египта, причисляли к семи чудесам света, философ Эпиктет в одном письме пишет: «В Олимпию вы поедете, чтобы увидеть художественное произведение Фидия, и пусть каждый из вас посчитает несчастьем для себя умереть, не увидев его». Поэт Филипп, увлеченный совершенством образа бога, созданного Фидием, превозносит его такими стихами:

«Или же сам Зевс, сошедший с небес, тебе открылся, Фидий,

Или, чтобы созерцать бога на Олимп поднялся ты?»

Не можем не процитировать ещё одно восторженное свидетельство греческого ритора Диона Христосома: «Из всех статуй, находящихся на земле, эта самая прекрасная и самая приятная богам... Зевс миролюбец, необыкновенно кроткий... сдержанный... величественный давал всем жизнь и всякие блага, отец всех, спаситель и защитник всех людей... Мне кажется, что каждый человек, который перенёс величайшее несчастье в жизни — если бы такой человек встал перед этим художественным произведением, он забыл бы всё, что может только быть ужасным и тяжелым в жизни».

В этих словах очевидца мы можем удивляться и необыкновенной восторженности античного сознания перед прекрасным и большому пониманию искусства. С таким же энтузиазмом рассказывает и Цицерон, что он не знал ничего совершеннее произведений искусства Фидия. Чтя память Фидия, позднейшие поколения в мастерской его дома в Олимпии поставили жертвенный алтарь, посвященный всем богам.

Рассказывают, что сам Перикл проводил целые часы в мастерской Фидия. Там в духовных видениях гения рождались творческие образы. Там в белом мраморе кристаллизовались одухотворённые рельефы богов и героев.

Перикл доверил Фидию главный надзор за всем грандиозным строительством. Ему были подчинены многие архитекторы и художники, среди которых были и весьма видные мастера.

Перикл не жалел также средств и сил, чтобы придать великолепие внешнему виду Афин, сделать их непревзойденным по красоте центром культуры. Он хотел, чтобы Афины в высшей степени оправдали сказанное когда-то, десятки лет тому назад, поэтом Пиндаром:

«Сияющие, украшенные фиалками, увенчанные славой Афины, оплот Эллады, божественный город».

Расходы брались из казны союзников, ибо Афины должны были стать общей святыней всей эллинской нации. Перикл оправдывал свои действия также тем, что, используя средства союзников, афиняне за это взялись охранять от персов Эгейское море: он дальновидно стремился поддерживать с ними политику мира. «Так как город достаточно обеспечен всем, что необходимо для войны, — ответил Перикл тем, которые его упрекали, — то излишек денег надо употребить для строений, которые доставят гражданам неувядаемую славу, успех и благополучие. Найдутся разные работы и появятся разные нужды. Оживут всё ремёсла и искусство, не будет свободных рук: почти весь город будет получать жалованье и таким образом сам будет заботиться о своем украшении и заработке». И, главное, Перикл уже израсходовал огромные суммы на постройки храмов и статуи богов, что, конечно, импонировало не только афинянам, но и другим народам Эллады. Поэтому даже враги, в разгаре борьбы, невольно чувствовали уважение к Афинам.

Так на высочайшей вершине скалы Акрополя в бессмертной красоте поднялась сказка из белого мрамора, священная обитель богини — девы Афины, Парфенон. Ясность небесного стиля, тихое монументальное величие, тонкость соразмерности, грациозно прямые линии будто скользящих ввысь колонн, красота чистой гармонии, — шедевр классического строительства. Внутри и снаружи богато украшенные скульптурами, чудесными художественными произведениями, фризами и метопами, на которых воспроизведены празднества в честь богини Афины и героические сражения. От образов Фидия веет самая совершенная законченность форм, великая простота и возвышенность, естественная закономерность и духовная ясность. И посреди храма, на самом священном месте, в удивительной гармонии и возвышенности — огромное (13 м) изваяние богини — девы Афины, шедевр гения Фидия. Много раз исторические события разрушали Парфенон: то был он превращен в христианскую церковь, то в мечеть, то даже в пороховой склад, но несмотря ни на что, сейчас, спустя более 2000 лет, оставшийся этаж великолепной колоннады свидетельствует о былой великой красоте.

Во времена Перикла было начато строительство самого оригинального храма Акрополя — Эрехтейона со знаменитым портиком кариатид, представляющих собой девушек, торжественно несущих на голове архитрав портика. Изумительное творение, поражающее нежной гармонией составляющих его частей. Также Пропилеи, чудесные мраморные ворота с монументальной лестницей, ведущей в Акрополь. И другие храмы богов, некоторые из них только начаты Периклом, но окончены уже после его смерти. И все эти святилища одухотворяли и оживляли изваяния богов Фидия и его учеников в совершенстве человеческой красоты.

Создавались также многие общественные сооружения, взять хотя бы Одеон — храм музыки, потом большой театр, который вмещал до 30 000 зрителей. Никогда и нигде ещё на театральных представлениях и религиозных празднествах не вовлекалось в такой степени сознание народа, как в классическую эпоху Эллады. Это было время, когда народ ходил на представления Эсхила и Софокла, как на божественные мистерии. Деятельности Аристотеля приписывали великое воспитательное значение.

Понимая это и желая, чтобы театральное представление могло посещать, по возможности, большее количество зрителей, Перикл предоставил возможность несостоятельным посещать театр, выдавая им особые театральные деньги для приобретения билетов на праздничные представления. Так тысячелетия тому назад Перикл уже дальновидно реализовал девиз будущего: Искусство для всего народа!

Продолжая строительство Афин, Перикл закончил, между прочим, укрепление столицы огромными защитными стенами, потом под руководством известного архитектора Гиподама восстановил разрушенное персами святилище в Элевзионе — Телестерион, и так далее.

«Произведения искусства эпохи Перикла, — говорит с благоговением Плутарх, — заслуживают величайшего восхищения. Они сооружены в самое короткое время, но не для короткого промежутка времени. По своей прочности, кажется, что они окончены только сейчас. Красота и благородство сохранили их от прикосновения времени, будто творец дал своим трудам вечную молодость и вдохнул в них нестареющую душу».

Об организации своих грандиозных предприятий, о большой помощи строительству всего государства, прекрасно свидетельствует сам Перикл:

«Мы покупаем везде, где только возможно, дерево, камни, медь, слоновую кость, золото, кипарис; нанимаем мастеров для обработки этих материалов, а именно: плотников, каменщиков, медеплавильщиков, скульпторов, маляров, ювелиров, златокузнецов, мастеров, обрабатывающих слоновую кость, художников, вышивальщиков, резчиков по дереву. Для перевозки всех материалов по морю нанимаем купцов, матросов, рулевых, а по суше — возчиков с телегами и волами. Нанимаем плетельщиков веревок, ткачей, кожевников, мостильщиков, горнорабочих».

И каждая отрасль промышленности, как командующий армией, созывала под свои знамёна целый строй необученных людей и превращала их как бы в послушное орудие. Иными словами, масса людей разного возраста и положения участвует в осуществлении грандиозного проекта. Широкие огненные замыслы Перикла также притягивали в Афины бесчисленных иностранцев разнообразных специальностей. Перикл ведь умел прекрасно организовать сотрудничество всех ремесленников. Казалось, никто не был ни минуты без дела, каждый всем сердцем был увлечён ритмом большого совместного труда. Там не было ничего из современной лихорадочной механизированной спешки: в спокойном, планомерном течении работы, где самый высокий мастер и самый простой каменщик сплачивались в радости общей ответственности, мелкие детали изготовлялись с таким же мастерством, прикосновением руки, овеянной внутренней энергией, как и всё монументальное целое. Потому здесь происходит чудо — зажжённые Периклом и Фидием, все ремесленники стремились наперебой поднять свое ремесло до степени искусства. «Особенно заслуживающая внимания, — рассказывает дальше Плутарх, — была скорость завершения построек. Все работы, из которых каждую, казалось, могли окончить только несколько поколений за несколько веков, была завершена в короткое время, когда государством блестяще правил один человек».

Вместе с тем, грандиозное строительство стало истинной школой красоты не только для участников этой большой эпохи, но также для будущих поколений Эллады. И в наше время, для ищущих гармонию в красоте, она остаётся источником возвышенных вдохновений.

Однако стремления Перикла простирались ещё дальше и становились всё шире. Свою созидательную работу он не ограничивал только произведениями искусства и общественными постройками. В государстве культуры нужно было также возродить дух, поднять уровень сознания граждан. Как сказал Конфуций, — настоящий вождь народа может поднять и духовный уровень народа, и морально перевоспитать каждого. Перикл же был идеальным вождём в высочайшем значении слова, этически гармоничной индивидуальностью, который своим благородным примером мог быть воспитателем народа. Фукидид подчёркивает мощный ум Перикла и благородство его характера. Его большое влияние на народ достигалось не столько красноречием, сколько доброй славой его жизни и преданностью ему. Он не был доступен подкупу, «его руки всегда оставались чистыми»; во время своего правления он ни на одну дхарму не умножил собственности, унаследованной от своего отца, хотя и был могущественнее многих королей. Напротив, сколько мог, он помогал бедным гражданам. Он не искал благосклонности народа, в противоположность своему большому противнику, вождю партии аристократов, Кимону, который разными материальными посулами пытался подкупить согласие народа. Он, напротив, собственным достоинством и огнём сердца умел противостоять взбешённой толпе. По форме правления он был демократическим правителем, но, по существу, правил как первый человек государства.

Как дополняет Плутарх, власть Перикла приняла аристократический характер и чуть только не стала королевской. Всё же эту власть он использовал безупречно, на народ воздействовал силой и словом своего убеждения, но, иногда, в случае сопротивления, применял и силу, принуждая повиноваться полезным мероприятиям, как врач, который запрещает больному вредные наслаждения ради его же пользы.

В глубине души Перикл жаждал воспитать граждан Афин в духе возвышенной добродетельности, воплотить в человеке идеал классической эпохи — calocagatie — прекрасное добро. Люди, по мнению древних греков, должны были быть духовно и физически гармоничны, т.е. прекрасными во всех отношениях. Главными нравственными качествами признавали мужество, правдивость, честность и, особенно, sofrosine — чувство меры во всём. Перикл жаждал видеть дух народа насыщенным возвышенными и мощными идеями, не только героической храбростью на поле битвы, но и тонко вибрирующим героизмом в жизненном обиходе, чтобы в народе зазвучали струны истинной культуры духа.

Поэтому, поощряя красоту чистых форм в архитектуре и ваянии, Перикл не забывал и других возвышенных муз, которые непосредственно влияли на воспитание духовного характера народа. В то время достигли чудесного совершенства и драма, и поэзия, и труды исторической хроники, углубилось музыкальное образование.

Перикл сам ходил на представления Эсхила или слушал дифирамбы поэтов с такой же светлой радостью, с какой следил за взмахами руки скульптора, который в самых нежных контурах создавал человеческий образ богини. Это было действительно братское сотрудничество всех творческих огней духа, это было действительно время культуры. И счастлив был тот народ, который умел всё это уважать, созерцать и созидать.

Как универсальный дух, который сам объединил в себе в возвышенной гармонии самые многообразные способности и качества, будучи одновременно вождём государства и воином, строителем, тонким знатоком искусства и философом, так выражая в себе самом полифоническое полнозвучие классической культуры, — Перикл в своём государстве хотел осуществить синтез и взаимодействие красоты, науки и религии. Произведениями искусства и величественными храмами он укреплял религиозное чувство святости, а философской свободной мыслью — науку и жизнь. И вместе с тем сознание народа, служившее традиционной вере богам, освобождал от суеверия и черствости души. Этот новый философский взгляд века Перикла на все вещи открыл не только новое познание мира, но, безусловно, дал и одухотворённую этику.

Для реализации своих грандиозных планов Перикл собрал не только строителей искусства и поэтов, он прозорливым взглядом искал и великих людей, и учёных высокой нравственности.

Неизвестно, когда Перикл познакомился с греческим мыслителем и с всепостигающей индивидуальностью — Анаксагором, который всей своей сущностью изучал «знание непостижимого и пленительность эпохи красоты». Анаксагор, как и Фидий, был ближайшим другом и советником Перикла, но, будучи годами старше его, стал также учителем Перикла в познанию философии и науки. Ту высокую интеллигентность, которую Перикл проявлял, он, видимо, углубил в непосредственном соприкосновении с духом Анаксагора.

Анаксагор вдохновлял Перикла на реальное осуществление политических мечтаний. Вот как Плутарх характеризует их взаимоотношения: «Перикл очень уважал Анаксагора... Он, по всей вероятности, позаимствовал от Анаксагора не только возвышенность чувств, ясность речи, которой были чужды всё грубое и неприличные остроты, но также серьёзное, несмеющееся выражение лица, величественную походку, умение владеть собой, спокойную манеру разговора и т.д., всё то, что восхищало в нём».

Превознося таким образом великий пример самообладания, Плутарх приводит один характерный случай. Однажды Перикла весь день ругал и оскорблял какой-то негодяй, но Перикл не сказал ни слова, улаживая на площади важные государственные дела, а вечером отправился спокойно домой. Мерзавец следовал за ним и продолжал его задевать. Придя в темноте домой, Перикл велел одному из рабов взять факел и проводить этого гражданина домой. «Анаксагор, — продолжает Плутарх, — главным образом вдохнул в Перикла благородную гордость и стремление к прекрасному, что возвысило его… Вообще он облагораживающе действовал на его характер. Современники называли Анаксагора Нусом (Разумом), может быть, из-за его больших способностей познания природы, или также потому, что он первый начал считать возникновение и развитие вселенной не случайностью или необходимостью, но делом чистого Разума».

Веря Духу Вселенной — Нусу, вносящему гармонию во все сущее, Анаксагор был убеждён, что эта частица Вселенного Разума есть и в нас, и что мы должны жить в согласии с ней. Его свободный, научный подход ко всем явлениям природы, которые наполняли омрачённое суеверием сознание того времени тревогой и предрассудками, его утверждения, что так называемые сверхъестественные явления ничто иное, как естественный причинный процесс, которого не следует бояться, — это всё сильно влияло на просвещённое сознание того времени, освобождало от болезненного суеверия и приоткрывало новые, более логичные взгляды на религиозные верования. Конечно, это познание весьма яркий отзвук нашло в самом Перикле, который, обладая светлым уравновешенным разумом и будучи научно образован, всей своей сущностью был против каждого суеверия и духовного невежества. Подобно своему учителю, Перикл старался везде усмотреть естественные причины вещей. Древние писатели сохранили для потомков описание нескольких таких случаев. Например, однажды, когда Перикл сел на корабль, чтобы отправиться с флотом в море, произошло затмение солнца. Воинов охватил ужас. Рулевой колебался: выходить ли в море? Тогда Перикл закрыл ему глаза своим плащом и спросил: не предвидит ли он и в этом затмении несчастья? Нет, — ответил рулевой. «Ну, а разве с солнцем не произошло то же? Только вещь, которая закрывает свет солнца, больше моего плаща», — сказал Перикл.

Анаксагор выделялся не только как первый учёный в Афинах. Он, который высшую цель жизни видел в созерцании космического порядка в беспредельной красоте, очень любил также красоту искусства. Его ценные советы, нередко также на поприще строительства, вдохновляли многие мероприятия Перикла. Анаксагор принимал сердечное участие в созидательной радости Перикла, переносил вместе с ним неудачи и горе. Присутствие благородной, разумно уравновешенной личности Анаксагора укрепляло и побуждало Перикла к деятельности, вносило успокоительный тон в жизнь государства.

Плутарх упоминает ещё одного учителя Перикла, который, кажется, не уделял достаточного внимания своему ученику. Это видный философ Элейской школы — Зенон, который также исследовал природу, но известен как «отец диалектики». Его логичные и остроумные, часто парадоксальные ответы ставили членов диспута в нелёгкое положение.

Учителем юного Перикла, его воспитателем в музыке, упоминается софист Дамон, почитаемый как одарённый педагог. Он помогал Периклу совершенствовать музыкальность и прекрасный вкус, а как политический теоретик, обучал его управлению государством.

В доме Перикла собирались, можно сказать, самые выдающиеся личности Афинского общества того времени, которые образовали кружок культуры высокой напряженности. Там бывали не только ближайшие друзья и сотрудники, но и чужестранцы и проезжие путешественники, которых взволновала созидательная слава Перикла. Время Ренессанса в Афинах — истинное время духовного брожения. Появлялись различные мыслители и учёные, в глаза бросалось множество разных мировоззрений, которые часто противоречили друг другу. В это время образовалось новое своеобразное движение в философии — софисты, которые, будучи неудовлетворёнными существующими космогоническими системами, стали изучать сущность самого человека. Со временем софистами стали называть таких странствующих учителей философии и красноречия, которые считали своим долгом и своей обязанностью познакомить греческое общество с учениями древних философов, и свои знания преподавали за плату. Таким образом софисты содействовали распространению высокой образованности. Критикуя существующий строй и законы, они призывали к разумным реформам политической и социальной жизни, проповедовали свободу мыслей и уважение к каждому человеку. Однако, придавая чрезвычайное значение диалектическому мышлению и риторике, позднейшие поколения софистов, стараясь добиться победы в диспуте любой ценой, стали использовать красноречие для достижения личного влияния и при том погружались в скепсис — вот почему позднее, например, уже Платон, деятельность софистов стали оценивать отрицательно.

К постоянным гостям кружка Перикла принадлежал и софист Протогор из Алдер с Сицилии, с которым, по свидетельству Плутарха, Перикл имел обыкновение часами вести дебаты. Протогор и в наше время популярен своими тезисами: «Человек — мера всех вещей». Человек ведь должен своим разумом рассуждать о всех вопросах. Вместо консервативной веры в богов он искал вдохновение в познавательных способностях человека. Диалектика Протогора временами доходила до полного объективизма.

В доме Перикла иногда появлялись и софист Горгий, блестящий оратор, Диоген из Аполлонии (остров Крит) и многие другие, менее известные в истории, философы. Там в начале деятельности Перикла, по всей вероятности, бывал и второй мыслитель из философской школы Элеи в Италии, уже седой, благородный Парменид, который со своим учеником Зеноном около 460г. до н.э. пересекая дальние моря, прибыл в Афины. Парменид искал в переменчивых явлениях этого мира единое сущее.

Частым гостем в доме был молодой друг Аспазии и Перикла — Сократ, человек высокого философского склада ума, одно имя которого означало целую эпоху. Сократ считал главной целью своих философских стремлений достижение истинного знания, которое ценно не только само по себе, но является также прочной основой нравственности. Ибо только диалектическим познаванием, по его мнению, можем постигнуть высшее благо. У кого недостаёт диалектики, тот не в состоянии определить, что является высшим и что низшим благом. Также и свобода воли зависит от разума — у кого его не хватает, тот теряет свободу и становится рабом страстей. Но та сила, которая определяет качество ума, была для Сократа Демонионом, Божественным голосом в нём, к которому он прислушивался, как к неустанному иерархическому лейтмотиву своей жизни.

За далёкими морями, в Сицилии, во время Перикла жил один из самых видных философов античного мира, врач и чудотворец Эмпидокл, гармонично объединявший в себе поэзию и науку. Эмпидокл о космической борьбе между любовью и ненавистью, о том, что всё сущее возникло во взаимодействии этих могущественных противодействующих сил, он верил также в перерождение души.

Кто знает, не взволновали ли и его слухи о славной плеяде представителей культуры в Афинах, когда уже на закате жизни он совершил путешествие в Элладу и посетил Афины. Ибо великие духи одной эпохи, вибрирующие в унисон, хотя и разделённые далями, не могут не перекликаться.

В доме Перикла бывали также поэты. В их числе гениальный автор «Антигоны» — Софокл. В 442 г. до н.э., в расцвете власти Перикла, в Афинах с большим успехом поставили «Антигону». Эта бессмертная, овеянная гуманизмом драма делает Софокла таким популярным в народе, что спустя год его избирают одним из стратегов и он, хотя и короткое время, правил вместе с самим Периклом. Также его выбирают на несколько лет заведующим инвентарём морского совета Афин. Позднее он стал жрецом бога — целителя Амина, для которого на западном склоне Акрополя было воздвигнуто святилище. Притом Софокл был ещё и врачом, ибо медицина того времени не была чужда религиозности. Поэтому в его драме много религиозных струн. После смерти Софокла народ постановил ежегодно приносить ему жертву как герою.

Кроме Софокла, гостем в доме Перикла был и другой греческий драматург — Эврипид — слушатель и ученик Анаксагора и друг Сократа, в философских заключениях трагедий которого чувствуется влияние его друзей. Недаром античные писатели именовали Эврипида «философом сцены». Будучи рационалистом, он не признавал древней веры в богов.

Появляется там и «отец истории» Геродот, который временами пребывал в Афинах. Будучи посвящён в Мистерии Кабиров на острове Лемносе, Геродот в своих хрониках выражал веру, что в событиях истории, также как в жизни человека, действуют Божественные Силы.

Возможно, дом Перикла посещал и второй видный историк — Фукидид, который в то время был ещё молод, тоже ученик Анаксагора по натурфилософии и поклонник великих трудов Перикла.

Здесь собирались и известные архитекторы: уже упомянутый Гиподам, «строитель софистских городов», который был мыслителем «практических необходимостей», Калликрат, Иктин и Мнесикл, украсившие Акрополь, возможно также создатель монументальных настенных росписей — Полигнот и многие другие светила духа Эллады. Каждая творческая личность, прибывая в Афины, находила широчайшее поле проявления огней своего духа. И гений Перикла, поистине, умел каждого оценить и найти надлежащее место способностям каждого творца на большом культурном поприще.

И, наконец, наряду с мужчинами, среди гостей в доме Перикла появилась его будущая жена. Разве это уже не означало известный переворот в общественном мнении, когда женщина осмелилась покинуть темницу своего дома и появиться в доме государственного деятеля, где сосредоточилось сознание всего народа, — как нежный оплот замыслов мужчины и его соратница. Кружок культуры друзей Перикла напоминает нам двор императора Индии Акбара, который также собирал выдающихся поэтов, мыслителей и художников своего времени.