ЕЛЕНА  ЧЕРКАСОВА

Живопись Черкасовой, если пытаться дать ей максимально короткую характеристику, можно назвать «живописью-проповедью», – не исповедью, а именно проповедью, поскольку автор не рассказывает нам о своих «настроениях» или «подсознании», все его внимание собрано вокруг героев и событий, вокруг того, что и о ком он говорит. Сам художник при этом находится как бы на служебном положении, и, видимо, именно благодаря этому в работах Черкасовой возникает такое редкое качество, как непридуманность, убедительность образа.

Сосредоточенное на библейских, житийных, литургических сюжетах, искусство Черкасовой ставит перед зрителем «классический» искусствоведческий вопрос об отношениях картины и иконы. Можно сказать, что ее картины находятся с традиционной иконой на смежных территориях. Перед нами абсолютно нешуточное, без всяких скидок на собственную малосильность, исповедание христианской веры в зримых образах. При этом у Черкасовой нет ни малейшего желания подделываться под икону, нет иконописных ликов и прямых «цитат», столь любимых теми художниками, которым необходимо громко заявлять зрителю о своей близости к христианству (иначе об этом может никто и не догадаться). Черкасовой, как это явно следует из ее работ, демонстрировать ничего не надо, она вместе со своим искусством целиком живет внутри церковной православной жизни. Такое положение дел дает ей возможность не держаться двумя руками за некий уже существующий канон, а напротив, смело и неожиданно отступать от него и – изобретать. Здесь мы оказываемся перед важной особенностью ее художественного языка, которую можно назвать смелостью изобретения. Можно сказать, что персонажи и композиции Елены Черкасовой словно бы находятся в до-иконном времени, в той древности, когда еще не сформирован канон, готовых решений нет, и их приходится искать.

Одно из ключевых слов для характеристики художественного языка Елены Черкасовой – символизм. Как символически значимые, то есть насыщенные глубинным и неисчерпаемым до конца значением, воспринимает она и передает эпизоды Священного Писания и Священного Предания. Но тут важно уточнить: этот символический смысл не есть плод свободной фантазии художника, но всегда – результат точного следования за текстом, полного доверия к тексту. Оставаясь в скромном положении иллюстратора, Черкасова не имеет необходимости заниматься досочинением каких-то новых скрытых смыслов. В священных книгах ей вполне хватает того смысла, который в них есть.

Если попытаться найти и назвать то «главное», вокруг чего возникает искусство Елены Черкасовой, определить основу ее художественного метода, на наш взгляд, это то, о чем сказано: «от избытка сердца глаголят уста». Предельная искренность высказывания, неспособность к малейшему притворству, желание донести до всех свою радость о Господе, движение от «здесь» и «сейчас» к «Там» и «Всегда». В мире Черкасовой всегда живо чувство Божественного присутствия в жизни Его творения, Его замысла и промысла. Художница смотрит не глазами, а сердцем, дальше, за пределы видимого физического мира.