САМАРКАНД.
Александра Спиридонова

Александра Спиридонова родилась 4 ноября 1963 года в Пензе. Поэт, журналист. В 1974 году с семьей переехала в Наманган. Окончила факультет журналистики Ташкентского Государственного университета. Работала в различных ташкентских изданиях, с 1996 года – журналист газеты «Вечерний Ташкент». Автор статей по искусствоведению и истории индийской литературы. Публикации в журналах «Звезда Востока», «Сталкер», «Буддизм в России». Живет в Ташкенте.

Осязаемость слова почти пугает, но что бы мы делали без этой плотности – плоти – бесплотного. Так и остались бы в зябком досмысловом одиночестве. Слово связует нас с миром, как объятия связывают с любимым человеком. Поцелуй слова придает жизни вкус бессмертия.

Слово, словно мировое древо, прорастает из сухого и едкого лёса материи прямо в душу, объединяя в себе человека, город, мир.

Город-мир. Слово-древо с персиковым запахом.

Самарканд…

Корни

Город схож с персиковым деревом. Оба выведены цивилизацией, оба – плод многократного скрещивания культур. Царь летних базаров числит в своих предках миндаль, сливу, алычу и еще пару фруктов, традиционно именуемых персиками, но имеющих мало сходства с привычным для нас розово-золотым плодом. Царь городов Мавераннахра, хозяин одного из самых оживленных торговых перекрестков ойкумены, видел согдийцев, эллинов, арабов, тюрок, принимал купцов и послов четырех сторон света, неспешно оценивая и отбирая то, что приходилось по нраву. Пластичную, плавную крону самаркандских куполов держат корни, протянувшиеся по всему Шелковому пути. Могучие, цепкие, с удивительной сопротивляемостью любому не-бытию, они обнаруживаются в самых плотных слоях скального массива времени.

Если вы хотите коснуться корней Самарканда, возьмите такси и отправляйтесь в горное село Аксай в сорока километрах от города, к пещере Хазрата Дауда.

Пещера Хазрата Дауда

В наше время встречи с древностью неизбежно начинаются с бетона. Или пластика. Или тонированного стекла. Или… но в нашем случае – с бетона. И он здесь весьма кстати. Самаркандцы рассказывают, что еще в советское время кто-то из местных руководителей распорядился построить без лишнего шума лестницу, чтобы паломникам было удобнее подниматься к святому месту. А паломники к пещере Хазрата Дауда приходили всегда. Даже в те времена, когда еще не знали легенду о библейском царе Давиде – Дауде Корана – который так быстро мчался на своем коне, спасаясь от врагов, что добрался до гор, окружающих Самарканд. Тут его и настигли преследователи. В изнеможении Дауд схватился руками за скалу, и она раздвинулась. Дауд успел пройти в узкую щель, которая тут же сомкнулась, преградив дорогу врагам. Царь же благополучно вышел из скалы, раздвинув ее с другой стороны. Так, согласно преданию, возникла эта удивительная пещера.

Удивительного здесь в избытке. Ну вот, хотя бы – спуск в пещеру начинается с подъема. Святое место находится на вершине горы, куда еще нужно добраться. И добирались, веками, по узкой тропинке, между оползней и буйных горных колючек. Пока не появилась лестница. Утверждают, что в ней тысяча триста ступенек, но, если кто-то примется их считать, то счет сойдется лишь у человека с чистыми мыслями. И тогда можно что-нибудь пожелать и надеяться на исполнение желаемого.

По лестнице поднимается и спускается множество людей. Молодежь и глубокие старики, женщины с младенцами на руках, семьи и группы односельчан, приехавшие из отдаленного поселка в специально нанятом для этой цели автобусе. Поток вверх, поток вниз, а горы на каждой новой ступени, на каждом метре подъема и спуска меняют очертания и цвет, превращаясь из темно-сизых в шоколадно-коричневые с пурпурным оттенком или звездно-синие как летнее ночное небо. С обрыва видна летящая пара ястребов. А над необъятной равниной, открывающейся в просвете гор, над головами паломников, над забывшим бредовые земные проблемы миром парят орлы.

Эта небольшая, в общем-то, дорога – целая жизнь. Такая, какой и должна быть. Свободная от мелочности и мелочей, открытая и радостная, всех принимающая и никаких различений не признающая. Здесь люди не делят друг друга по религии, национальности, языку. Здесь все свои, потому что все – божьи. Стоит пройти тысячу триста ступеней, чтобы испытать это чувство.

А потом начинается спуск под гору, к узкой и длинной щели, прорезавшей тело горы. Когда в 2013-м году я в последний раз была в Самарканде, у входа в пещеру горела единственная электрическая лампочка, а дальше узкая естественная крипта освещалось десятками свечей у дальней стены. Свечи – отголосок живущего по всей Средней Азии почитания огня. Большинство свечей, принесенных паломниками, фабричного производства, но пожилые женщины предпочитают брать с собой из дому традиционные самодельные фитильки, скрученные из хлопкового волокна и пропитанные маслом. Тысячи свечей, зажигавшиеся на протяжении столетий, закоптили стены сталактитовой пещеры, которые некогда сверкали как корона. Но отдельные блестки ярко вспыхивают в отблесках огня, бриллиантовой змейкой пробегают по холодной поверхности камня, зачаровывая драгоценной игрой света. Ты как будто внутри алмаза, потемневшего от времени, но не потерявшего цену. Пламя, живущее в камне, отражается в пламени над промасленными фитилями, похожем на лепестки цветущего персика. Мерцающая полутьма скрывает отпечаток руки Дауда, оставленный на стене пещеры. След космической безмерности, осмысленный в категориях человеческой жизни.

Пещера Хазрата Дауда

Алмаз пещеры Хазрата Дауда поет. Над ирреальным великолепием пещеры взмывает голос чтеца, декламирующего суры Корана. Голос легко преодолевает законы физики. Он не затихает под уходящими в темноту сводами, не растворяется в парном, почти тропическом от жары и влажности, воздухе, не тонет в гуле других, обыденных голосов. Он собирает фрагментарный, неустойчивый и обреченный рутине мир и встраивает его в иерархию надмирной гармонии. Слово – вечность, окликнутая по имени. Вечность дает жизнь времени, время – городу. Из вечности воспоминаний, надежно зафиксированных легендами (легенды – те же исторические хроники, только более точные), вырастает дерево с цветами, похожими на восход солнца.

Самарканд.

Ствол

Эллины ошибались, полагая, что под землей текут реки смерти и забвения. В подземной надмирности пещеры Хазрата Дауда, в горах, в ушедших глубоко в почву артефактах далекого прошлого корни города орошает живая вода. Город – еще одна попытка человека найти бессмертие, стать частью если не вечного, то долговечного. Даже в местах погребения город связан с жизнью. Самарканд похож на горячий от солнца, горящий золотом плод на лягане¹ рыжей земли с пятнами-оазисами полей и садов. Точь-в-точь «золотой» персик, из тех, что в эпоху династии Тан привозили в Китай маракандские купцы. Прозвали их «золотыми» за цвет или цену, сегодня уже не узнать. Возможно, за надежду получить эликсир вечной жизни. Люди ищут бессмертия, очевидного как плод, ясного, как ясно различим взором ствол дерева.

Афрасиаб

Для меня ствол метафизического дерева Самарканда – согдийская Атлантида под названием Афрасиаб.²

После вне-довременья гор Афрасиаб кажется почти современником. Глаз привычно выхватывает латинские галочки и палочки дат (а ум по-детски любопытствует, как выглядели бы эти даты, изобрази их согдийскими петельками). Начало города, теряющееся в первой половине первого тысячелетия до новой эры. Торговые контакты со всем светом. Вездесущий как голливудское кино Александр Македонский. Арабское завоевание, монгольское нашествие… Город рубили как дерево, но он вырастал вновь, ибо корни его крепки и вспоены водой из живого источника. Источник бессмертия Самарканда известен каждому его жителю. Что же это еще, как не живая вода пророка Хызра. Таинственный мудрец, путешествующий по миру и приходящий на помощь тем, кто особенно в ней нуждается, во всех странах мусульманского мира ассоциируется с идеей бессмертия во плоти и дарующей это бессмертие чудесной водой. Самаркандцы не сомневаются, что Хазрат Хызр особо связан с их городом, недаром же древнейшая мечеть на Афрасиабе, возведенная в восьмом веке, была названа в его честь. Та мечеть погибла пять веков спустя, при нашествии Чингизхана, но место так и осталось почитаемым, и в 1854 году здесь построили новую мечеть. Ее радостный айван с тонкими изящными деревянными колонками и весенней росписью потолка и сегодня замыкает собой островок согдийской Атлантиды на высоком холме цвета папирусных свитков.

Мемориальный комплекс Шах-и-Зинда

Афрасиаб грезит о бессмертии, о воскресении, растущем из умирания. Комплекс мавзолеев Шах-и-Зинда. Не здесь ли надо помнить о смерти. А ее не воспринимаешь. Ее здесь нет. Есть жизнь, и какой же избыток жизненных, творящих сил плещется в многоразличных узорах резной терракоты и поливной майолики, куполах, исчерпавших всего Эвклида, прозрачных, вуалевых росписях.

Вечный странник Хызр незримо ведет по лестнице среди мавзолеев (и как тут не вспомнить лестницу в горах) к собственно Шах-и-Зинде, «Живому царю» Кусаме ибн Аббасу. Двоюродный брат пророка Мухаммада в предании давно стал самаркандцем. О Кусама ибн Аббасе бытует несколько легенд. В одних он погибает от рук язычников, но чудесным образом оживает, в других успевает спастись от врагов, уйдя в щель расколовшегося минбара (и как тут не вспомнить пещеру Дауда). Но во всех легендах, или, точнее, вариантах единого сказания, присутствует Хызр. Он приводит Кусаму ибн Абббаса к загадочному колодцу Шаабан на Афрасиабе, где, испив живой воды, смертельно раненый воин становится «Живым царем», обретает бессмертие. Легенды утверждают, что колодец ведет в пещеру, а в ней в сказочно прекрасном дворце посреди столь же прекрасных садов, возможно, персиковых, живет в ожидании конца света Шах-и-Зинда. Говорят, колодец и пещера расположены глубоко под надгробием Кусамы ибн Аббаса в посвященном ему мавзолее на вершине афрасиабского холма. И снова, как в горах – сначала подъем к святому месту, потом… Нет, спуститься в колодец нельзя. Если верить легендам, это удалось лишь одному смельчаку из войска Темура, но в наказание за дерзость он ослеп.

И все же спуск после подъема, пусть и запретный, существует. Спуск в тайная тайных земли, в пещеру, хранящую сокровище не иссякающей, вечной жизни.

Поистине, эллины, с их Летой и Стиксом, глубоко ошибались. Подземные источники несут не умирание – жизнь.

Мавзолей Ходжи Данияра

Там же, на Афрасиабе, в пятнадцати минутах пешего хода от Шах-и-Зинды, течет родник возле усыпальницы Ходжи Данияра. Предания утверждают, что источник возник после того как Темур, вернувшийся из семилетнего похода в Малую Азию, повелел захоронить здесь часть мощей пророка Даниила, дабы святое место охраняло рубеж города от врагов. Даниил – один из четырех великих библейских пророков, равно почитаемых в иудаизме, христианстве, исламе. Библейская книга, носящая его имя, повествует, что в молодости он, вместе с соотечественниками, был уведен в плен вавилонским царем Навуходоносором, пережил трех царей, видел завоевание Вавилона персами, стал советником шахиншаха, прошел многие испытания, но не отступил от веры в единого Бога. Книга Даниила даже на фоне других библейских пророческих текстов выделяется обилием темных и загадочных мест. Именно в ней впервые в Библии говорится о воскресении мертвых.

Надгробие в мавзолее Ходжи Данияра

По тихой воде Сиаба плывут утки, важные, словно жены падишаха. Живая вода. Усыпальница Ходжи Данияра стоит недалеко от реки. Рядом с усыпальницей бьет явившийся из-под толщи земли источник – один из тех, что питает корни города, растит и наполняет силой его ствол и крону. Рост ведь тоже часть бессмертия. Живое не терпит статики, оно должно развиваться. Может быть, поэтому бытует поверье, что надгробие в усыпальнице Ходжи Данияра растет. Каждый, кто видел надгробия на мусульманских кладбищах знает, что они невелики. Надгробие в мавзолее Ходжи Данияра достигает почти восемнадцати метров в длину. Что это? Отголоски неизвестных нам согдийских традиций? Случайный результат переделок и поновлений усыпальницы? Или символ?

Ствол города упрямо и доверчиво тянется вверх, от живительных подземных источников к бирюзовой вечности неба, о которой говорят пророческие книги. На берегу Сиаба усыпальница хранит останки человека, верившего в бессмертие души и тела и знавшего о бессмертии духа. Нетленности реченного и записанного слова. И кому как не городу, в котором производили лучшую бумагу своего времени, знать, что в слове мы продолжаемся даже, когда нас уже нет.

Слово как глоток эликсира вечной молодости. Как плеск воды из источников Хызра.

Са-мар-канд.

Крона

Ветер летит, веселый, весенний, кружит у корней дерева-города, шелковым поясом обвивает ствол, играет в кроне. Крона, корона сияет драгоценными изразцами Гур-Эмира, ловит небо в лазурную ловушку купола Биби-Ханым, пятнает солнечными зайчиками бока леопардов Регистана. Передать красоту города так же сложно, как выразить красоту цветущего дерева. Слишком много клише. Слишком часто именования «Гур-Эмир», «Биби-Ханым», «Регистан» повторяются в пышных по форме, равнодушных по сути текстах путеводителей. А ведь каждое из них – озвученная мета-физика бытия. Слово из сфер, где ничего не знают о будничном, но все ведают о вечном.

Если идти к Гур-Эмиру от Регистана, то дорога поведет вверх. Подойдя к мавзолею, надо будет спуститься на несколько ступенек вниз. Спуск после подъема. Высота одновременно и глубина. Первая дает жизнь, вторая придает ей объем.

Мавзолей Кусама Ибн Аббаса

Мы не знаем, в какую эпоху возникла легенда о подземном дворце Кусамы ибн Аббаса, но если не авторов, то пересказчиков ее мог вдохновлять мавзолей Темура. Когда заходишь внутрь, перехватывает горло. Не от веса сусального золота или числа полудрагоценных камней, о которых непременно сообщат услужливые гиды. Причина совсем иная. Здесь, под этим золотистым сводом, ты делаешь вдох и понимаешь, что дышишь вечностью. Не галочки и палочки дат, а неизмеряемое бесконечное уместилось в пределах вполне измеримого восьмиграника под защитой купола, тянущегося вверх, словно древесная крона. Бесконечное веет прохладой от облицованных яшмой стен, чертит полосы света на темно-зеленом нефрите надгробия, расцветает золотыми букетами в изящных вазонах с внутренней стороны барабана и пристально смотрит из самой высокой точки свода. Бесконечное продиктовало гармонию ребристого купола, где синие и небесно-голубые изразцы сочетаются с золотисто-желтыми, как небо сочетается с землей. Цветок Гур-Эмира настолько естествен под этим небом, на этой земле, что, кажется, он просто вырос здесь, питаясь водой из подземных родников Хызра.

Медресе Улугбека

Похоже, артерии от колодца Шаабан пролегли по всему городу, рождая избыточно разную бесконечность Самарканда, не пятое и не двадцать пятое – особое, неисчисляемое измерение города. Она водопадом обрушивается на сознание при подходе к Биби-Ханым, мечети, носящей имя любимой жены Темура. Мне никогда не понять людей, проведших в Самарканде один день и утверждающих, что они были в городе. Даже проведя стуки в одной мечети Биби-Ханым, вы не сможете сказать, что были в одной этой точке бесконечности. Пилоны, порталы, переходы, внутренний двор самой грандиозного самаркандского сооружения вмещают в себя не мир – миры. Их не подносят праздному туристу как завтрак в кафе. На их фоне не сделаешь селфи. Их не выложишь ни в Instagram, ни в Facebook. Для того, чтобы увидеть их, надо заново учиться видеть, отвинчивая от себя вросшие в сознание гаджеты. Мы слишком привыкли останавливать мгновение и разменяли на мгновения жизнь. Здесь, в Самарканде, вспоминаешь, что жизнь измеряется вечностью. Не больше. Не меньше.

В обсерватории Улугбека

От Биби-Ханым мой путь ведет к Регистану, где гипнотизирует крошечными галактиками темно-синий портал медресе Улугбека, внука Темура, прозванного царем мудрецов. Хитросплетения звезд были ему куда понятнее хитросплетений человеческой подлости. Подлость не входит в категорию вечного. Автор «Звездных таблиц», каталога звездного неба, чью точность столетиями не могли превзойти ни на Востоке, ни на Западе, погиб от руки собственного сына, но успел оставить нам звезды, которые светят даже в самый яркий полдень. Отсюда, от звезд в орнаментике Регистана, следует проделать специальный путь до сохранившейся части обсерватории Улугбека. Две точки, в которых город, восходящий, растущий вверх, встречается с городом, нисходящим с вершин на землю. Спуск после подъема. Высота есть глубина. Высота и глубина, точность и озарение научного слова, запечатленного в трудах великого астронома. Это тоже –

Самарканд.

***

Регистан в Самарканде

…Восход играет на пештаках³ и пилонах Регистана. Леопарды жмурятся от удовольствия и потягиваются, выгибая спины. Солнце, которое они несут на себе, подпрыгивает и катится прямо в небо. Начинается день. Еще один день. Еще одна отметка в вечности, из которой растет персиковое дерево города. У города бессчетное число обликов и проявлений, значений и смыслов, откровений и загадок, которые так и остались бы невыразимы, если бы не слово.

Одно. Единственное.

Самарканд.

Примечания

Источник: «Новости Узбекистана», https://nuz.uz/kolumnisty/35410-gorod-persikovogo-dereva.html